тенью и совершенно пустые, если не считать легких столиков и мусорных контейнеров с куполообразными крышками и распашными дверями; туда по большей части было невозможно попасть.
Висевшие по стенам блеклые репродукции акварельных изображений цветов были забраны плексигласом, а не обычным бьющимся стеклом. Она не могла припомнить, каким образом выяснила это, вроде бы она ни разу не прикасалась ни к одной из этих картинок за… девять дней – столько времени она уже провела здесь.
– Думаю, что он похож на вас, – продолжал доктор Арментроут. Тучный седовласый психиатр подтащил свое кресло к тому, в которое рухнула она, когда все же сошла с петли, прочерченной на полу, и ввалилась в телевизионное фойе. Он говорил с ней уже минуту или две, но она смотрела мимо него.
За спиной Арментроута, в подвешенном к стене (выше человеческого роста) прикрытом прозрачным плексигласовым щитом телевизоре Хамфри Богарт, сверкая зубами, безжалостным тоном говорил толстяку: «Нам не обойтись без козла отпущения». Цвета на экране не было, и все персонажи – и Толстяк, и Богарт, и Джоэл Кэйро, и «стрелок» – были черно-белыми, как воспоминания о ком-то.
Пламтри пошевелилась в кресле, обитом клеенкой, и плотнее закутала колени джинсовой курткой, но не отводила глаз от экрана. Убийство, судя по всему, уже свершилось, и козел отпущения должен был смениться.
– Ну что еще? – спросила она и рассеянно добавила: – Кто похож на меня?
– Кокрен, тот мужчина, которого доставили из норуолкской больницы, – сказал Арментроут. – Его жена погибла в минувшее воскресенье, в первый день Нового года, – на рассвете завернулась в простыню, обмотала голову плющом и выбежала прямо под машины на 280-м шоссе, в округе Сан-Матео. – Пламтри не повернула головы и не сказала ни слова, и доктор продолжил после короткой паузы: – Она была беременна, и плод тоже погиб; как вы думаете, это важно? На прошлой неделе он отвез прах в ее родовое поместье, во Францию. Судя по всему, у него там случился острый приступ паранойи, а потом еще раз, когда он сошел с самолета уже в Лос-Анджелесе.
– Вот-вот-вот! – сказала Пламтри.
– Что случилось тем воскресным утром? – спросил психиатр таким непринужденным тоном, будто задавал ей этот вопрос по меньшей мере ежедневно.
– Жена этого парня бросилась под автобус, – резким тоном бросила Пламтри, – сами же сказали. Кокошка.
– Как вы меня назвали, Дженис? – осведомился доктор, чуть повысив голос.
– Да не вас, а его. Разве вы сами не так его назвали?
– Кокрен.
Арментроут пошевелился, клеенчатое сиденье его кресла громко скрипнуло, и Пламтри ухмыльнулась, не отрывая взгляда от экрана.
– Кокрен, – громко повторил Арментроут. – А почему вы сказали, что это был автобус? Ведь я не говорил, какая ее сбила машина. Почему же вы решили, что это был автобус?
Телеэкран померк было, но тут же вспыхнул снова.
Показывали фильм с Хамфри Богартом; по-видимому, «Мальтийский сокол» – Пламтри узнала
