хотел сказать, что ты бестолочь! – вспыхнул Мстислав Игнатович. – Бестолочь и тупица! И лейтенант ещё!
– Но…, – насупился капитан Трещёткин.
– Младший! – предупреждающе вскинул бровь Паркинсон-Кубышкин. – А, если не заткнёшься, и до сержанта дойдём.
– Понял, – пробубнил обиженный милиционер. – Но она так плакала…, – добавил он после небольшой паузы.
– Ты опять? – вскинулся главмент.
– Плакала? – просиял лицом главмэр.
– Плакала, – склонил голову Витюша.
– Вот оно! – ещё пуще обрадовался Погремушкин. – Ну, конечно!
– Эря, и ты туда же, – выдохнул бессилие генерал-майор, окончательно и бесповоротно сажая себя в кресло.
– Да ты только послушай! – Эразм подскочил к кручинившемуся приятелю. – Эта… потерпевшая, она у нас кто?
– Тарататович, – с сомнением в голосе ответствовал Витюша.
– Как Тарататович? – ахнул Мстислав Игнатович. – Вчера Татович же была? Что, ещё одну это самое, того самогО?
– Да не, – отмахнулся Трещёткин. – Это ж псевдоним её. Ну знаменитость, сами понимаете.
– Знаменитость! – весело подхватил глава Койки. – А конкретнее? – принялся он участливо вращать рукой.
– Конкретнее – Татьяна Евгеньевна, – молодой человек кивал в такт мэрской конечности, -Тридцати пяти лет от роду.
– Тьфу ты! – в сердцах бросил Погремушкин. – Актриса она! Актриса, ясно тебе, Витюша?!
– Всё верно, актриса, – подтвердил капитан. – Приехала играть главную роль в спектакле….
– Ну? – воодушевлённо перебил мэр. – Ну?! – обратился он к ещё в меньшей степени что-то понимающему приятелю. – Ну!!
– И её изнасиловали! – просиял Паркинсон-Кубышкин.
Погремушкин с надеждой повернулся к Витюше. Глаза капитана на весь периметр сияли абсолютной солидарностью с главментом. Эразм Эразмович шумно выдохнул беспомощность себе под ноги и опустился на стул.
– Не было никакого изнасилования, – бесцветным голосом обозначил мэр. – Эта актриса, актриса! Понимаете? Просто всё придумала! Отыграла, если хотите.
– Зачем? – единогласно вопросили стражи закона.
– Этого я не знаю, – отмахнулся глава. – Может, пиара захотелось. Может, натура у этих творческих такая.
– Какая? – товарищи при званиях продолжили изъясняться в унисон.
– Ну такая! – твёрдо пояснил Погремушкин. – Страданий просит.
– Ааа, – недоверчиво протянули правоохранители.
– Внимания она хочет! – продолжил гнуть свою линию Эразм. – К себе. К спектаклю. К… не знаю, чему, кому. Чтобы писали о ней. Говорили….
– О ней, – подмигнул с понимаем дела Паркинсон-Кубышкин. – Ну точно же! Голова! – он с гордостью кивнул Трещёткину на приятеля.
– Думаете? – Витя не торопился расставаться со скептицизмом.
– Думаю! –
