плакать без всякого стеснения, как он не делал с тех самых пор, когда был самым одиноким, печальным и несчастным ребенком на свете. Он все еще плакал, когда в дверь постучали, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы сдержаться и вытереть глаза грязным носовым платком, прежде чем открыть.
– В чем дело? – с ходу накинулся на него Лусио Ларрас. – Я жду уже больше двух часов. Где она?
– Кто?
Тот посмотрел на него как на сумасшедшего:
– Кому еще быть, тупица? Девушка.
– Она ушла, – ответил Однорукий Монагас с неожиданным спокойствием, удивившим его самого. – Покойники предупредили ее о том, что ты придешь, и она сбежала. – Он махнул рукой, показывая, чтобы тот оставил его в покое. – И передай своему шефу, чтобы не трудился ее искать. Он ее никогда не найдет! Айза не для него и не для Майера или какого-нибудь другого козла. Она ничья. И в жизни не станет принадлежать кому бы то ни было!
Лусио Ларрас посмотрел на него так, словно ему стоило огромных усилий понять, о чем он говорит, и это на самом деле стоило ему таких усилий. Он ничего не сказал, но заглянул в соседнюю комнату и удостоверился в том, что все ушли, забрав с собой то немногое, что у них было. Вернувшись, властным и не оставляющим сомнений жестом пригласил толстяка последовать за ним.
– Пошли! – приказал он. – Дон Антонио наверняка захочет с тобой поговорить.
– А если я откажусь?
– Я сверну тебе шею прямо здесь. Ясно?
– Яснее некуда.
Он сунул ноги – прямо так, без носков, – в старые башмаки и стал застегивать свою вечную заношенную гуяберу, культей придерживая ее на огромном животе. Когда полчаса спустя Лусио Ларрас втолкнул его к дону Антонио Феррейре, тот окинул его долгим взглядом, в котором читались недовольство и недоумение.
– В чем дело? – спросил бразилец. – Где девчонка?
– Она смылась, – поспешил ответить телохранитель. – В доме никого не осталось, а этот только и знает, что нести какую-то ахинею. Поэтому я его сюда и приволок.
Бразилец повернулся к Мауро Монагасу и смерил его взглядом, ожидая объяснений.
– Она проснулась посреди ночи, говоря, что ей угрожает опасность, убедила братьев, и они ушли, – пояснил толстяк. – Я попытался их задержать, но это оказалось невозможно.
– И ты хочешь, чтобы я поверил в эту чушь?
– Это правда.
– Ты что, меня разыгрываешь? Соплячка просыпается, говорит, что подвергается опасности, и все встают и уходят? В жизни не слышал ничего подобного!
– Я же вам говорил, что она особенная. – Монагас на мгновение замолчал и добавил, понизив голос: – Полагаю, она разговаривает с мертвецами.
Дон Антонио даз Нойтес ошарашенно посмотрел на него, а затем повернулся к Лусио Ларрасу, словно прося разъяснений, однако тот сохранял невозмутимость, потому что, судя по всему, ничто на свете его не удивляло.
– Разговаривает
