Проще сказать, что Серега Петров был мертвецки пьян, но почему-то находился при этом в вертикальном положении и даже осознавал маршрут и его конечную цель.
Толкнул дверь, удержался в проеме и двинулся к «спящей» дочери. Да, прошло то время, когда при виде спящего потомства Петров размякал и ронял слезу. Нависнув над кроватью, он секунду подумал, а потом резким движением сдернул одеяло. Вид нарядного платья привел Серегу в ярость: железными пальцами он хватал столь дорогие Люсиному сердцу оборки и что есть силы драл их, приговаривая: «Спишь, сука?! Спишь? Я кому сказал – сиди дома. Я сказал – сиди…»
Люся вскочила, попыталась собрать на груди лоскуты и, уворачиваясь от отцовских затрещин, понеслась в ванную. Запершись изнутри, она заметалась взглядом по стенам: где гвоздь? Где гвоздь? И бельевая веревка уже в руках, и терять больше нечего! Ну где этот гвоздь?
Дверь содрогалась от тяжелых ударов, а Люся сидела на краю ванны и тихо скулила: «Где-е-е гвоздь?» В висках стучало, уши словно заложило ватой, сквозь которую вопли: «Людка, сука, открой! Отцу открой!» – не попадали внутрь. Очнулась девочка через какое-то время от бабкиных причитаний за дверью: «Открой, Людочка, открой. Спит отец. Открой, Людочка». Петрова встала, откинула шпингалет, перешагнула через страшно храпевшего Серегу и на подкашивающихся ногах двинулась в свою комнату. Бабка – за ней. Не успела: Люся хлопнула дверью.
Больше у бабушки она не была, отца не видела и до своего отъезда из города жила у мамы Лены.
Именно там Петрова стала приглядываться к себе и строить планы на будущее. Она точно знала, что навсегда уедет из города, а потому резко пересмотрела отношение к школе.
Став матерью, Люся почти ничего не могла рассказать своим девочкам о школьных годах. Вместо изображения начальной школы память подсовывала «слайды», изображавшие луга, поросшие одуванчиками, – бескрайние и пушистые. Подумать только, за любовь к природе Петрова расплатилась абсолютно здоровыми гландами! Дело в том, что Люся, которой легко давалась любая наука, отчаянно прогуливала школу. Причем с класса первого, не позже. Смышленая девочка выработала собственное расписание занятий. Календарно оно было рассчитано на вторую половину октября, тоскливую донбасскую зиму и раннюю весну до середины апреля. Все остальное время Петрова школу не посещала, с легкостью добывая справки от участкового педиатра. С жалобами на воспаленное горло прогульщица явно переборщила и загремела под нож. Вот тогда, после удаления миндалин, Петрова и узнала, что это такое, больное горло.
В том, что школьные учителя не заподозрили Люсю в хронической симуляции, не было ничего странного. Во-первых, в школе Петрова демонстрировала полную адекватность: считала, писала, решала уравнения, излагала параграфы, строила английские фразы, строчила простыни на уроках труда и при этом никогда не нарушала дисциплину. Для шахтерского городка это была большая редкость: младшее поколение добытчиков угля являло собой стихийную вольницу, тоскующую по тяжелой длани Пугачева и Разина. Школьные педагоги харизмой знаменитых разбойников
