договор с людьми, позволявший ей перемещаться из одного мира в другой. Она поступилась собственной свободой и вольной жизнью в водной стихии, обретя человеческие ноги и вместе с ними способность ходить по земле рядом со своим супругом. Мне оставалось лишь гадать, чем же придется поступиться, чтобы стать королевой.
Меня уложили на кровать – эта кровать принадлежала Маргарите Анжуйской – в огромной, полной гулкого эха спальне, и я, натянув до ушей золототканое покрывало, долго ждала, пока Эдуард наконец оторвется от пирующих приятелей и придет ко мне. В спальню он явился с эскортом из полудюжины своих дружков и с целой толпой слуг, которые, согласно обычаю, раздели его, облачили в ночную рубаху и лишь после этого оставили нас одних. Увидев мою перепуганную физиономию и вытаращенные глаза, Эдуард рассмеялся и запер двери спальни.
– Ну вот мы с тобой и стали королем и королевой, – заключил он. – Эту церемонию необходимо было вытерпеть, Елизавета.
Я протянула к нему руки.
– Я готова терпеть, пока ты – это ты, даже если на голове у тебя королевская корона.
Эдуард снял ночную рубаху и бросился в мои объятия. Он был очень хорош – широкоплечий, с гладкой кожей и крепкими мускулами на ногах, животе и спине.
– Я весь твой, – только и сказал муж.
Стоило ему нырнуть в мою холодную постель, я совершенно позабыла о том, что мы с ним только что стали королем и королевой, и в голове у меня не осталось ничего, кроме жажды страстных объятий, жажды его любви.
На следующий день состоялся большой турнир, и представители знати, заранее записавшиеся на участие в нем, один за другим прибывали в Тауэр, облаченные в поистине великолепные костюмы, а их оруженосцы дружно ревели приветственные оды. Мои сыновья вместе со мной сидели в королевской ложе, широко раскрыв рты и изумленно хлопая глазами: никогда прежде они не видели столь пышной церемонии, такого количества пестрых флагов, такого блеска и таких огромных людских толп. Это был первый действительно крупный турнир в их жизни. Мои сестры и невестка Елизавета тоже находились с нами; народ уже вовсю поговаривал, что таких прелестных и изысканных придворных дам Англия никогда еще не знала, так что мой двор уже начинал славиться своей красотой.
Мои бургундские кузены выделялись среди прочих рыцарей своей силой и мощью, их доспехи были самыми модными и элегантными, а их приветственные оды – самыми благозвучными. Но Энтони, мой родной брат, превзошел даже их; все наши придворные дамы по нему прямо-таки с ума сходили. Еще бы! Он с таким изяществом сидел на коне, он пользовался моей любовью и постоянным расположением, он способен был спорить разом с дюжиной противников, а уж в поэзии с ним и вовсе никто не мог сравниться! Энтони просто замечательно описывал южные края, даже о радости повествуя романтично, с легкой ноткой печали, точно человек, переживший трагедию, но все же улыбающийся. Энтони сочинял
