на коленях, как из душа вылетела Эльза. Швырнула полотенце на кровать, открыла шкаф и испустила жалобный стон:
– Вот черт, опять нечего надеть!
Я давно привыкла к ее стенаниям и поэтому не обратила на них никакого внимания: таков был обряд, некий церемониал, нагнетающий напряженность перед каждой из ее вылазок на люди, чтобы в результате появиться там в полном блеске.
Эльза тем временем яростно рылась в груде шмоток. Наконец, издав радостный вопль, она извлекла оттуда топик с юбкой и мигом натянула на себя.
– Опля! Ну как, что скажешь?
Она встала передо мной, скрестив руки на груди, в типичной для моделей шестидесятых годов позе.
– Прямо-таки Барби.
– Не смей приравнивать меня к этой дурехе с нечеловечески длинными ногами, пожалуйста. Я же серьезно спрашиваю.
– Ты великолепна.
– Я бы даже сказала, величественна. Так ты уверена, что не хочешь пойти со мной?
Старая песня! Каждый раз мне приходится ее слушать.
– Послушай, тебе вовсе не обязательно с кем-нибудь кадриться! Ты можешь просто там посидеть, выпить стаканчик, поболтать с кем-нибудь, развеяться, в конце концов!
– Спасибо, дорогая, но, пожалуй, не стоит, – ответила я, вновь погрузившись в чтение: авось уговоры прекратятся.
Но не такова была Эльза, чтобы отступить без боя.
– Слушай, ты живешь какой-то неправильной жизнью! Это в конце концов вредно для здоровья.
Я приподняла одну бровь, вяло выражая удивление.
– Да, согласна, моя жизнь тоже не особо правильная. Но я хотя бы развлекаюсь! А ты тут прозябаешь во мраке, хотя завтра у тебя как всегда трудный день и опять на твоих глазах будут умирать люди, к которым ты успела привязаться.
Я застыла неподвижно с ложкой йогурта во рту.
– Говорила я тебе, не надо было соглашаться на эту работу! Ты слишком хрупкая, слишком чувствительная. Не можешь воспринимать эту жуткую реальность со стороны. Берешь на себя чужое горе.
– Я перестала куда-либо ходить, потому что…
– Знаю, знаю! Потому что не ждешь больше любви, не веришь в нее.
Она метнула в меня мрачный взгляд.
– Что читаешь-то? – вдруг спросила она, явно желая меня подловить.
Я не ответила, уже зная, к чему она клонит.
– Про любовь небось книжка, угадала?
В самую точку. Романы были последней территорией, на которой я была готова примириться с любовью в самой ее сентиментальной ипостаси.
– Сама видишь, что не все с тобой понятно! Твои слова противоречат поступкам. “Я больше не верю в любовь, – передразнила она меня. – Отказалась от мужчин”. Чушь какая-то!
– Я так не говорю, – возмутилась я, целясь ложкой ей в лицо.
– Нет, но могла бы. Такой тон
