не грабят. Они сидят в конторах и управлениях и нажимают кнопки. Они ничем не рискуют. Они не посягают на священных коров общества, а занимаются легализованным присвоением, стригут шерсть с рядовых граждан.
Они наживаются на всем. Отравляют природу и людей – потом «исцеляют» недуги негодными лекарствами. Намеренно запускают целые городские районы, обрекая их на снос, – потом строят другие дома, которые заведомо хуже старых.
Но главное – они не попадаются.
А Мальмстрём и Мурен попадались, их словно преследовал злой рок. Но теперь, кажется, они разобрались, в чем их ошибка: разменивались на мелочи.
– Знаешь, о чем я думал там, под душем? – спросил Мальмстрём.
Он только что вышел из ванной и теперь тщательно расстилал на полу купальную простыню; второй простыней он обернул бедра, третья лежала на плечах.
Мальмстрём был болезненно чистоплотен. В этот день он с утра уже четыре раза принял душ.
– Знаю, – ответил Мурен. – О бабах.
– Как ты угадал?
Мурен, в шортах и белой сорочке, сидел у окна и обозревал Стокгольм, приставив к глазам морской бинокль.
Квартира, в которой они пребывали, помещалась в многоэтажном доме в квартале Данвиксклиппан[24], на высоком берегу залива, и из окна открывался недурственный вид.
– Нельзя смешивать баб и работу, – сказал Мурен. – Сам убедился, к чему это приводит.
– А я ничего и не смешиваю, – обиженно возразил Мальмстрём. – Уж и подумать нельзя, да?
– Почему же, – великодушно уступил Мурен. – Думай на здоровье.
Он следил за белым пароходом, который шел к проливу Стрёммен.
– Гляди-ка, «Норршер»[25], – сказал он. – Подумать только, жив еще.
– Кто жив?
– Тебе не интересно. А ты о ком именно думал?
– О девицах в Найроби. Секс-бомбы, правда? Я всегда говорил: негры – это что-то особенное.
– Не негры, а африканцы, – наставительно возразил Мурен. – А в данном случае африканки. Женский род, а не мужской.
Мальмстрём побрызгал дезодорантом под мышками и в других местах.
– Все-то ты знаешь, – сказал он.
– К тому же ничего особенного в них нет. Просто тебе так показалось после долгого сексуального поста.
– Да уж точно. Кстати, а у твоей на лобке тоже волос было до черта?
– Ага, – кивнул Мурен. – Сейчас припоминаю – прямо лес густой. И к тому же жесткий, как щетка. Гадость.
– А сиськи?
– Черные. Чуть обвислые.
– Моя вроде бы сказала, что она содержанка. Или служанка. Может такое быть?
– Она сказала, что официантка. Твой английский, похоже, чуток заржавел. Кстати, тебя она приняла за машиниста локомотива.
– В любом случае похотлива донельзя. А твоя кто?
– Перфораторщица.
– Гмм.
Мальмстрём
«
