в пригороде Малакофф.
Лёдику вообще-то не хотелось жить в пригороде. Он мечтал о Монпарнасе. Полюбил его сперва по путеводителям, потом по двум своим туристским приездам. А в парижский период выучил, освоил, обцеловал. Ежедневно и из Малаховки продолжал ездить туда. Сидел в кафе «Монпарнас», уткнувшись в газетку, насколько хватало его сомнительного французского языка – даже не «Фигаро», хотя какая уж серьезность в «Фигаро», а то, что называл «Веселенькой Франс Диманш», просто несколько листиков сплетен, хорошо, не видал этого непрезентабельного зрелища Ульрих.
Догуливал до рю Муфтар.
– Конечно же, Муфтар, – услышал Вика про себя Лёдикин голос. – Ты помнишь Муфтар?
– Да, я помню Муфтар, – ответил Вика воображаемому Лёдику, – мне говорили, что улица проложена древнеримскими легионерами. В моей фантазии именно они примостили сосновую шишку над кабачком Атоса и Арамиса на площади Контрэскарп. Помню и твой крохотный ресторан там же рядом на углу рю Монтань-Сент-Женевьев, и вверху была церковь Сент-Этьен-дю-Мон, и я все думал о деде – как было бы здорово, если бы ты и дедик, побратимы, попросту хотя бы раз вдвоем смогли, как вам мечталось, усесться в этом ресторане и заказать там чего-нибудь замечательного, запивая белым вином… «Беспоследственным винишком», как любил говорить ты, Лёдик.
…Ну, а до Малакофф было длинное скитание «по гостям». На одну из этих неведомо чьих временных квартир в феврале и пошел к нему, плакать вместе, пятнадцатилетний Вика. Телеграмма о смерти деда была вложена в школьный дневник.
Он шел, портфель тянул руку, по обжитому району, от места, где находилась их с мамой и Ульрихом… теперь уже только с Ульрихом квартира. С мелкой, белой, в завитках, перекошенной и асимметричной площади Сен-Жорж, на которой поворачивает от Монмартра прямо на театр, с риском для идущих со спектакля граждан, поскрежетывающий автобус. Не трамвай. Но тормоза свистели трамвайно. Все почти как в Киеве. Сколько вечеров он, не решаясь спуститься в город, площадь Сен-Жорж с балкона изучал!
От заменившего собой древний фонтан, страстно полюбленного Лёдиком памятника Гаварни в середине площади («Какой милый, чудный памятничек с персонажами карнавала – ну что за прелесть памятники с персонажами – Крылов в Летнем саду с мартышками и мишками, Дюма-пер на площади Мальзерб – там такой лихой д’Артаньян, и так хочется на его фоне сняться, правда, Вика?») Вика поначалу брал курс на рю Каве. Нервы были натянуты, Вика на ходу терзал свободной рукой оттопыренное левое ухо с досадным прыщом на козелке, которого жутко стеснялся: вот уж некстати, прыщ в трагический момент, – и выбирал маршрут потише и побезлюднее. Чтоб не соваться на бульвар Рошешуар. И особенно не попадать под эстакаду. Как-то не так болезненно, если придерживаешься рю Клозель и тенистой авеню Трюден. После чего уже легко. Дальше густые переулки. Там фасады беспрерывно красили. Перекликались рабочие, нависали ремонтные сетки.
