градусник мама меряет. По воскресеньям у Любы, говорила уже, нерабочий день.
Таксист вдвинул в заднюю часть машины чемоданы Викин и Бэров, Викин рюкзак, Любин гроб и Любины вьюки. И не успела машина тронуться, как только Виктор задал первый необязательный вопрос – ну что там из дому слышно, с Украины? – на него обрушилась ниагара излияний. Женщина, бедолага, просто лопается, не имея возможности выговориться по-русски не то что несколько недель, а, может, несколько лет.
– Какой мне там дом. С Украиной все случайно получилось. Я ж из Ижевска.
…Виктор запамятовал: да, он уже это слышал при найме, но его интересовала только Лера и Лерино благополучие. Так, а теперь придется ему прослушать, не деться, биографию Любы в полном объеме.
…Их росло в Ижевске три сестры – Надя, Вера, Люба. И еще у них был брат Вова. Папа с мамой родили этого Вову вместо первого Вовы, который умер. Отец работал в лагере охранником…
Приготовившийся подремать под Любино воркотание, Виктор при этих словах понял, что от деталей подобной яркости (приходил отец со смены, то есть из лагеря, тер руки бензином для зажигалок, выпивал стакан зубровки, закусывал таранкой, а потом полчаса играл на аккордеоне), от всех этих зарисовок в русском соусе – не раскемаришься.
– Папа мерз на работе. Зимние разводы. Шесть часов утра – это ночь. На зоне прожектора могучие, но не выдерживали, электричество гасло… Страшно бывало тогда… Накинутся, разорвут. В колючке ведь тоже электричества, значит, нет. И зэка могут бежать по-любому. А отцу на ихнее место, выходит, сесть.
И так до самой Мальпенсы Люба Виктору, как Клавдий отцу Гамлета, вкапывала в ухо язвительный яд подробностей, не имеющих общего знаменателя. Виктор знал свой организм: от ярких и бессвязных рассказов, в которых невинно излагаются мрачные факты с простодушной подкладкой, у него заболевает голова и подскакивает температура.
– А кто в том лагере сидел, где охранником ваш папа?
– А кто, ну заключенные сидели. Нагнали немецких инженеров налаживать наш завод. Им в шарашку привезли и Шмайсера…
…Да, совершенно так и было! Виктор помнит от Ульриха. Ульрих в сорок девятом именно в ижевской шарашке разбирал трофейную сложную аппаратуру с шифрованным доступом.
Любин, значит, отец был Ульриховым вертухаем? Неужели?
Может быть, и так, и даже вполне вероятно – так.
Ульрих рассказывал, что Шмайсер саботировал все что мог, на СССР работать отказывался, ссылаясь «на отсутствие специального образования и неумение самостоятельно конструировать», вследствие чего получил запись в карточке «ни на каких работах завода использован быть не может», и его сактировали. Умер голодом.
Вот и Люба о том же: кормежка у заключенных была неважнец. Венгерские военнопленные мерли. Венгры потом, уже после конца СССР, поставили своим землякам памятник. И какие-то другие могилы есть рядом у Любы, у дома деда, в Удмуртии. Приезжали
