х не таятся никакие чудовища и невиданные монстры. В них нет ничего, что может напугать меня – только бездна времени, потерявшего смысл.
Вокруг безграничный безжизненный космос или бездонный неизведанный океан – все едино. Пустота вокруг, я ощущаю ее, она неизменна, сколько могу вспомнить. Вокруг ничего и никого нет, никогда не было и никогда не будет, сколько бы быстротечного неисчислимого времени не минуло.
Здесь лишь я один, застывший в ожидании, существующий от Зова к Зову, оживающий, когда зудом распространяющееся неудобство становится слишком сильным.
Зов пробуждает.
Он приходит извне, слышится тонким комариным писком, а затем возрастает точно по спирали, усиливаясь. Громче. Громче. Дерет где-то глубоко внутри, там, где я должен ощущать свое сердце. Я знаю, что должен, но не ощущаю.
Моему вечному неподвижному парению в кромешной тьме приходит конец. Вновь.
Открываю глаза и вижу серебристую паучью Нить, маячившую прямо перед лицом. Колышется на ветру, порывов которого не может существовать там, где забвение каждый раз забирает меня в свои объятия. Мерцает, ускользая, и вновь возвращается. Играется будто, насмехаясь и скрывая улыбку.
Это моя выдумка. Нить только Путь, она – ничто, не существует даже, а лишь кажется. Знаю это без причин и объяснений. Просто знаю.
Она впервые такая тонкая и серебристая. Никогда прежде я не видел Нити подобной красоты. Искрится, распространяя вокруг тонкий рассеянный свет. Завороженно любуюсь, вглядываясь вдаль, слежу за тем, как она тянется в темноте, становится все менее видимой и наконец исчезает за самым краем.
Нити всегда красные, как кровь. Редко – серые, как пыль или пепел. Но никогда – серебряные.
Протягиваю руку, желая дотронуться, ухватиться, прочувствовать и – наконец – последовать за Нитью, скармливая ее грызущему меня Зову.
Вижу свою ладонь, длинные пальцы. Видение показывается лишь на краткий миг, а затем по плоти, едва отличимой от настоящей, проходит рябь. Она исчезает, скрывается за истинным обликом.
Густой туман клубится и колеблется языками черного пламени, повторяя мое движение.
Нет больше длинных худых пальцев с ровными полукружиями ногтей. Нет тонких волосков на светлой коже, нет проглядывающей синеватой вязи вен на запястье.
Только смутные прежние очертания, размытые черным туманом.
Это – настоящий я.
Черный цвет тоже бывает разных оттенков. Темнота вокруг похожа на чернила, на южное плотное небо, но туман выделяется, кажется еще чернее и гуще. Нефть, разлитая в небе – таким я кажусь себе.
Серебристая паутинка кокетливо ускользает, тянусь за ней, ведомый Зовом. Станет легче, стоит лишь дотронуться, ощутить сплетение чужой жизни, увидеть Путь.
Прикосновение обжигает. Серебро плещется вокруг черного тумана, обвивает меня там, где должны быть пальцы, становится ярче будто. Размеренно мигает маячком, то приглушая свет, то разливая его вокруг.
Чувствую. Удивленно распахиваю глаза, невидящим взором смотрю перед собой, ощущая ритмичную пульсацию Нити в своей туманной руке.
Биение сердца, совсем еще молодого.
Каждый раз изумляет. Каждый раз по-новому. Никогда не привыкну, сколько бы течение времени не несло меня в своих волнах.
Ребенок лет шести. Девочка. Мокрая насквозь, холодная осенняя вода пропитала одежду и длинные темные волосы. Потемневшие от воды джинсы облепляют худые ноги, свитер задрался, блестит влажная полоска кожи на животе. Одного кроссовка нет – покоится на дне озера.
Кожа ледяная, посиневшие губы. Длинная челка кажется черной, прилипла к бледному лбу. Лежит на берегу, на жухлой, смятой по-осеннему траве. Земля сырая, но она не чувствует холода.
Она – мертва.
Перед мысленным взором мелькают цветные картинки – приоткрытые окна в чужое прошлое, быстрые вспышки реальности на черном небосводе существования. Вижу рождение ребенка, полное боли и крика.
Нежеланная, вымученная. Оставленная в живых по счастливому стечению обстоятельств. Ненужная еще до своего появления, не по своей воле неправильно начавшая жизнь.
Вижу муки матери и ее кроваво-красную Нить, исчезающую в руках черного тумана. Вспышка – и лезвие перерезает алую паутинку. Обрывки Нити трепещут, в последний раз мерцают красным и бесследно рассеиваются в темноте.
Слабо светящийся дух сопротивляется, оборачивается, оглядывается на пищащего в пластиковой колыбели младенца. Склонившиеся спины врачей в зеленых халатах напряжены, вижу их суетливые движения, но уже знаю – время пришло.
В этот раз оно не будет ждать и не превратится
