style="font-size:15px;"> Хромой молчал, словно не понимал, о чем его спрашивают.
– Как тебя зовут? – спросил новичок.
– Хромой.
– А как тебя звала мама?
– Чья?
– Твоя.
– Мама?
– Ну да.
– Мама… звала меня…
Бомж так неуклюже произнес слово «мама», что сам понял это и выкрикнул:
– Какое твое дело?!
Он хотел добавить любимое выражение «дерьмо собачье», но почему-то передумал, повернулся и снова встал у ограды.
– Я такой же, как вы, братья и сестры, – сказал мужчина в армейской куртке. – Почему же вы гоните меня?
– Это место занято! – сказала женщина в коричневом пальто.
– Но я же стою дальше вас всех, – возразил мужчина.
– А подают тебе чаще! – вырвалось у женщины с бельмом на левом глазу. Она была в плаще цвета аравийской пустыни и черных мужских ботинках на красных шнурках, оборванных в нескольких местах и связанных.
– Моя ли в том вина? – пожал плечами седой. – Прихожане сами решают, кому подать.
– Ты их чем-то приманиваешь! – воскликнул мужчина, чья правая рука была вывернута, а пальцы не гнулись.
– Чем же я их приманиваю? Стою смиренно и лишь уповаю на человеческую доброту!
– Почему же мне, калеке, подают меньше, чем тебе?! – возмутился хромой.
Новичок внимательно посмотрел в голубые глаза бомжа.
– Может быть, потому, что ты не калека? – сказал он.
Нищие в изумлении застыли.
– Да за такие слова!
Хромой снова замахнулся костылем.
– Ты можешь меня ударить, – сказал седой, – но от этого твоя ложь не перестанет быть ложью.
Мужчина опустил костыли.
– Кто тебе сказал? – прошептал он.
– Никто. Вот он, – седой указал на мужчину с вывернутой рукой, – действительно калека.
– Но как ты узнал? – растерянно повторил «хромой».
– Это проще, чем ты можешь себе представить, – ответил пришелец.
– Ты хочешь занять мое место! – догадался нищий.
– Никто не может занять чье-то место, – сказал мужчина в армейской куртке. – Ты не станешь мною. Я не стану тобой.
– Точно кто-то тебе настучал на меня! – воскликнул бомж, по-прежнему опираясь на костыли. Видно было, что мозг «калеки» пытается вычислить того, кто разоблачил его.
– Ты ошибаешься, друг мой!
Седой посмотрел на «хромого» и улыбнулся. Обращение «друг мой» произвело на нищих не менее сильное впечатление, чем то, что незнакомец разоблачил мошенника. Ни к одному из них давно так не обращались. В этих словах было столько тепла, доверия и уважения, что неприязнь к новичку исчезла, как появившееся было облако над собором.
– Ты ошибаешься, друг мой, – повторил
