видишь, знаешь, а крадешь!
– Я не залезаю к ним в карман!
– А давай сделаем так: когда прихожанин захочет бросить тебе деньги, я его предупрежу, что ты не калека.
Мужчина смущенно молчал.
– Попробуем?
– Не стоит, – буркнул нищий.
– Возможно, без костылей ты заработаешь меньше, но пользы от этого будет больше.
– Больше денег всегда лучше, чем меньше, – усмехнулся бомж.
– Ты ошибаешься, – возразил седой.
– Это тебе скажет каждый ребенок.
– При чистых помыслах и от малого большой толк.
– Он прав, Михалыч! – вмешалась в разговор исцеленная от глаукомы.
Михалыч промолчал.
– Вы были в храме? – спросил седой.
– Конечно! Как не быть! – заговорили все наперебой.
– Хороший храм?
– Богатый! – сказала та, у которой была экзема.
– Да-да, богатый! – подтвердили остальные.
– Богатый? – удивился седой.
– Там много золота! Смотри, какие купола!
– А зачем? – спросил пришелец.
– Что «зачем»? – не понял Михалыч.
– Зачем золото?
– Но это же храм! – удивился бомж.
Новичок усмехнулся.
– А разве, чтобы обратиться к Богу, нужно золото?
– Нет, но…
– Господь внутри нас, – сказал пришелец. – Мы можем разговаривать с ним, где угодно. Зачем же для общения с ним золото? Или вы считаете, что Господь – взяточник?
– Не кощунствуй! – воскликнул «хромой».
– Я всего лишь спросил, – невозмутимо ответил седой. – Ты ведь можешь поговорить с Господом вне храма?
– Как это? – удивился Михалыч.
– Подумать о нем. Обратиться внутренним взором к нему. Помолиться.
– Здесь?
– Да, здесь. Или вон там, чтобы никто не мешал.
– Наверное…
– Если Господь в сердце твоем, если ты веруешь в него, если твои слова искренни, услышит ли он тебя? – спросил незнакомец.
– Наверное, да…
– Тогда зачем золото?
– Так принято…
– Принято кем?
– До нас…
– Когда люди только принимали веру Христову, когда их преследовали за это, они молились в пещерах. Там не было золота. Значит ли это, что они были хуже вас?
Нищие не знали, как отнестись к словам незнакомца. С одной стороны, он был добр и двоим из них помог, а с другой, говорил вещи странные… Возразить ему было трудно, а хотелось: то, что говорил седой, противоречило тому, к чему они привыкли. Они молчали, испытывая неловкость и смятение.
Именно в это растерянное молчание ворвалось утиное кряканье – громкое, требовательное, нахальное. Распугивая транспорт, на Волхонку ворвалась полицейская машина. Следом за нею неслись два черных мерседеса
