в назначенный час. Меня встретила непривычно высокая, затянутая в узкое черное платье хозяйка – царственно лучезарная, как дорогой, одинокий бриллиант. Посреди комнаты, втянув под себя два стула и прикрыв подолом скатерти тощие ноги, стоял ощетинившийся свечами праздничный стол, а у окна на тумбочке – полуметровая, увешанная шарами елка. Гирлянды снежинок со свисающими конфетти перепоясывали плоскую грудь потолка. Пахло хвоей и апельсинами. Покачиваясь на непривычных каблуках, Ирен подошла к двери и двумя звучными поворотами ключа заперла ее.
"Все! До утра здесь никого нет!" – посмотрела она на меня с непривычным смущением. Мое сердце откликнулось гулким смятением: таким неправдоподобным показалось мне прикрытое прозрачным намеком будущее.
"Зажигай свечи, туши свет!" – распорядилась Ирен. Я повиновался, и к запаху апельсинов добавился едкий запах серы и чадящее дыхание стеарина.
Уселись за стол. Я открыл шампанское, наполнил им узкие, изящные, как бедра Ирен бокалы, и мы выпили за старый год. Ощутив вдруг голод, я набросился на еду. Сидя напротив и поставив локти на стол, Ирен удерживала бокал пониже глаз и смотрела на меня с тонкой улыбкой – один из многих ее снимков, который на всю жизнь запечатлела моя внутренняя camera obscura.
"До чего же вкусно! – наконец откинулся я. – Кто готовил?"
"Я" – глядело на меня поверх бокала пляшущее пламя ее глаз.
"Черт возьми! – вдруг спохватился я. – Надо было поцеловать ее прямо у двери! А теперь что? Как быть теперь? Встать и поцеловать? Да это же какая пошлость: выпил, поел и полез целоваться! Твою мать, твою мать!.. Нет, нет, это невозможно! Надо сделать что-то благопристойное, придумать какую-то паузу! Может, потанцевать?" – метались мои мысли.
"Извини, с утра ничего не ел…" – виновато сообщил я.
"Бедненький! Ешь, ешь, не торопись!" – вежливо пожалела она меня.
Я добавил шампанское себе и ей и предложил выпить за нас. Глядя на меня с немигающим любопытством, она согласилась. Ах, эти минуты, эти томительные, стеснительные, драгоценные и неповторимые минуты накануне капитуляции, когда любящий мужчина отказывается верить в происходящее, а женщина последний раз спрашивает себя, правильно ли она поступает! Ради них, этих минут я останавливаюсь на подробностях, которые мог бы опустить, ради них заставляю биться мое обугленное воспоминаниями сердце! Особое, ни с чем несравнимое состояние, которое хочется одновременно продлить и преодолеть, потому что дальше будет еще лучше, но ТАК уже не будет!
Шампанское подействовало, и я ощутил головокружительное вдохновение.
"Ириша, – ведомый любовным инстинктом, начал я, – мне страшно неудобно!"
"Почему?" – вежливо удивилась Ирен.
"Потому что я… я хочу тебя поцеловать! Ирочка, можно, я тебя поцелую?" – вскочил я.
Она улыбнулась и медленно встала:
"Ну иди, целуй…"
Я кинулся к ней, мы вцепились друг в друга и через минуту уже барахтались в ее постели.
3
