муж нальет еще, и не последний.
Потом, одна,
украдкой выпью и без позволений
еще вина!
От моря брызги, крепкие, как водка —
шалит Эол! —
на каменный, на белый, чистый, звонкий —
летят на пол.
И мне легко смеяться и нелепо
твердить, мой свет:
«Есть только солнце, только море, небо —
другого нет!»
III (римская поэма)
Пенная линия по песку —
след волны.
Солнце в водах омывает усталые очи,
воды светом полны…
Тихо.
Я скоро себя обреку
молча глядеть, как горят мои свечи и ночи.
Показалось – прощаюсь,
но я не простилась с землей.
Уходя, оставила горстку земли,
горсточку снега.
Не отпускает, болит.
Тирренский прибой
беспечен:
здесь время бесплотно —
здесь ему ведома нега.
Я случайно вошла, и я ненадолго.
Разбираю небрежные выплески пены,
волхвую, конечно.
Все пытаю судьбу —
о чем? Я не хотела обмена.
Так и вышло.
Ниточку бус —
янтарные смолки, и только,
мамин подарок —
взяла с холодного моря.
А в Риме, под сводами арок
время гостит,
да я иногда прохожу,
вспоминаю чужое:
глядеть, как кровь приливает к ножу,
сбегались римские жены,
спешили мужи…
Время теснит,
забываю свое, кто я.
Неспешная жизнь
дни разделяет бегло
и не считая.
Недавно смотрела,
на утренней площади стоя,
как тучей свивалась над нею безумная стая:
птицы – над собором святого Петра.
Столько —
едва пробивается просинь,
неба не видно.
Может быть, знак —
а кажется, просто осень,
осенние игры, и улетать пора.
Мой город, легко ли терять свое имя,
примерить другое?
Как пришлось?
Все ли таблички по площадям перевесили?
Ангел случайно остался,
приопустил крыло.
Над дворцом,
над Невою
холодно и невесело.
Дороги сошлись на Риме.
У собора святого Петра, одноименца,
я твержу твое имя.
Я сохраню твое имя.
Видно, время измерить дороги,
вглядеться в их лики —
незнакомые,
