к вновь прибывшим:
– Девочка никогда не разговаривала?
Мама с папой, пораженные, глядели на него. Первой, как это часто бывает, очнулась женщина:
– Никогда, ну, конечно, кричала в детстве… А вы – волшебник?
– Нет, – грустно усмехнулся Алексей Михайлович. – Просто я вижу, что у ребенка нет проблем с движением, глаза вполне осмысленные, лицо подвижное, не боится ни людей, ни врачей… Но поскольку вы ко мне, значит проблемы есть, а раз молчит в незнакомой обстановке, скорей всего – с речью…
– Нам лор к вам посоветовал обратиться, – вступил отец, – из второй поликлиники. Мы были на приеме у него, но, как он сказал, «с аппаратом» у Лилечки все в порядке…
– Понятно, – кивнул Зуев, – пройдите, пожалуйста, ко мне в кабинет, посмотрим, что можно сделать…
Вся процессия развернулась и двинулась обратно.
В зале все шло своим чередом. Охранник охранял, Матрена тянула машинку, Серенька ее не замечал, Надин саркастически улыбалась.
– Лиля, – вдруг сказал Алексей Михайлович, остановившись перед входом в свой кабинет и показывая в зал, – принеси мне, пожалуйста, вон тот красный пластмассовый кубик.
Девочка, проследив за его рукой, повернулась, уклонилась от пронесшегося рядом Сереньки, прошла к полке с игрушками, взяла кубик и принесла Зуеву. Он внимательно наблюдал за ее поведением.
Родители сели на стулья, стоявшие вдоль стены кабинета, усадили дочь рядом. Она деловито залезла в мамину сумку, достала небольшую куклу и принялась с ней играть.
Почти минуту длилась пауза, ни одного звука, кроме Серенькиного сопения и его же глухого стука коленями и локтями по ковру так и не было слышно.
– Подождите нас минутку, – вдруг попросил Алексей Михайлович, взял Лилю за руку и собрался выйти из кабинета, но на пороге обернулся и, улыбнувшись ее маме, сказал. – Вы осторожнее на этот стул садитесь, если не собираетесь еще детьми обзаводиться. У нас кто на это место ни сядет – обязательно забеременеет… А если мужчина – значит, жена его сподобится…
Напряжение спало, и родители Лили с любопытством смотрели по сторонам. Похоже, не только шутка, но и точно поставленный Зуевым диагноз вселил в них надежду.
Серенька нарезал по ковру, а Замковская вдруг почувствовала, что смертельно устала за эти дни. Нет, не физически, наоборот, ей по большому счету не хватало движения здесь, она даже начала подумывать, не начать ли бегать по утрам.
Почему-то она вдруг поняла, что совершенно измоталась морально, в душе поднималось тупое отчаяние, и она находила все меньше и меньше сил, да и желания, чтобы бороться с ним. Она понимала все слова Зуева, особенно сказанные сегодня, но понимать и чувствовать, особенно для женщины, редко совпадающие понятия. Больше всего доканывали ее одинокие вечера.
Ирина прозвонила, наверное, не одну сотню долларов за эту неделю, болтая с Тимофеем и московскими подружками, но, кроме Сереньки,
