что мне это интересно?
– То есть для тебя в порядке вещей интересоваться тем, что не имеет для тебя ни малейшего значения?
– Мне же нужно было поддержать разговор, – последнее звучит с издевкой, и я даже не представляю, откуда на нее силы берутся.
– Ну да, – доносится справа. – Ты же у нас общаешься только с избранными.
– Это ты сейчас о ком? – хмыкаю я, по-прежнему не глядя на него.
– О парне, с которым ты лизалась на берегу.
Пока до меня доходит, о чем он говорит, я тупо пялюсь на город. Понимаю, что летим мы уже над Четырнадцатым, и что К’ярду я совершенно точно не говорила, где живу. Мысли о том, что об этом знают все, что все знают больше меня, становятся последней каплей.
– Я. Ни с кем. Не лизалась, – цежу сквозь зубы, яростно сжимая кулаки и испытывая желание как минимум ему врезать. – Это парень моей сестры.
– Да, я в курсе.
– Она пропала! – почти ору я. – Я пытаюсь ее найти, уже несколько недель пытаюсь ее найти, и не могу!
После этого в салоне воцаряется тишина. Такая громкая тишина, от которой звенит в ушах, и мне снова хочется врезать – на этот раз себе, тоже до звона в ушах. Она звенит во мне до той самой минуты, пока эйрлат летит над Пятнадцатым. Пока опускается на моей улице, чуть поодаль, потому что рядом с домом толком сесть не получится. Небо над морем начинает светлеть, и в эту минуту я понимаю, что ключей у меня тоже нет.
Придется будить Митри.
И денег нет тоже. Только те, что остались у сестер. На сколько их хватит?
Оглушенная этой мыслью, я возвращаюсь в реальность только когда К’ярд касается моего плеча. Прикосновение отдается странным теплом, и лишь спустя пару мгновений я понимаю, что не дернулась, не шарахнулась в сторону, да я вообще не сделала ничего из того, что обычно происходит, когда меня пытается коснуться посторонний. К’ярд ничего не заметил, но достаточно уже того, что заметила я.
– Почему ты ничего не сказала? – Он снова хмурится.
Когда он хмурится, становится еще больше похожим на отца, и это окончательно отрезвляет. Я толкаю дверцу и выхожу, чувствуя на себе пристальный взгляд все время, что иду к дому. Даже когда стучу: ногой, потому что колотить кулаками по нашей двери себе дороже, занозы замучаешься вытаскивать.
– Вирна? Что случилось?!
Заспанное лицо сестры мигом становится встревоженным, но я просто захожу в дом, на ходу бросив:
– Потом.
В комнате просто стягиваю одежду, сбрасывая ее на пол, падаю на диван и заворачиваюсь в плед. Митри какое-то время стоит в дверях, но потом все-таки уходит, и только тогда под пледом меня начинает трясти по-настоящему. Я позволяю этой дрожи взять верх, а слезам – катиться по щекам до полного опустошения. Когда оно наступает, солнце уже поднялось, и мне приходится тащиться к окну, чтобы задернуть шторы. Первое, что бросается в глаза – накатывающие на берег волны, от которых передергивает.
Второе – стоящий в конце улицы эйрлат, который отлично видно под таким углом.
С
