готовит завтрак. Вернётся с прогулки муж и вотвсё на столе, ешь, дорогой, и радуйся.
Хлебцы хрустят, вьётся дымок над кружками.
Благослови, Господи, нашу трапезу!
Иаков зовёт Рахиль, а приходит Лия
(может быть, и Лилит, но Иаков о том не знает).
В серых его глазах будто багровый ливень
ходит, трубя в шофар, мечется, нарезая
сумрачные круги, змий-искуситель в каждом.
Лия глядит в трюмо, видит лицо Рахили.
Дева ты или бес, старец горит от жажды:
«Дай увлажнить тобой губы мои сухие!»
Бьются они впотьмах, ангел над ними реет;
в профиль он что Рахиль, но анфас что Лия.
Иаков зовёт Лилит, а приходит время
смерти его, хвост распустив павлиний.
Иосиф стоит в снегу, но откуда здесь взяться снегу?
И жена фараона следит за ним из окна.
Как же её влечёт к этому человеку!
Чем же ей оправдаться? В чём тут её вина?
Иосиф стоит в снегу, в яблоневой метели.
Что это за страна? Как он сюда попал?
Женщина входит в сад. Женщина ждёт в постели.
Сердце её поёт. Тело её – напалм.
Ляжешь и не с такой, лишь бы скорей убраться…
Вот он стучится в дверь, руки его в крови.
Лязгнет дверной засов и побледнеют братья:
Бык, Скорпион, Стрелец,
Симон, Звулун, Леви…
«Шли они по воде, но не на плотах, как эти…»
«Шли они по воде, но не на плотах, как эти,
а на своих двоих, как только они и могут.
И первыми шли старики и дети,
а последними силачи с паланкином Бога.
И был паланкин тот пуст, но давил такою
тяжестью, что казалось, Сам восседает в нём.
И были в их ВВС летающие драконы
и серафимы, стреляющие огнём.
Над шествием развевались штандарты света.
Ни вождь, ни первосвященник не помнили, в чём их цель.
И если что оставалось, так это вектор,
движения, общий контур его в Творце».
Обычно на этом месте он замолкает.
И слушатели кричат ему: «Ересь!»
Или
возмущённо двигая кадыками,
растворяются в поднимаемой ветром пыли.
Тёмные фокусы
Приоткроешь дверцу в моей груди
и увидишь: зеркало, шкаф, стена.
На высоком стуле старик сидит,
смотрит с удивлением на тебя.
Он сидит и курит большой косяк,
поднимает смутные паруса.
На полу, ворочаясь так и сяк,
тень его часами лежит без сна.
Стул плывет по воздуху, воздух сер.
На комоде – слоники-шатуны.
А в окне распахнутом виден сквер.
А над сквером – крапчатый шар луны…
Ты прикрыл бы дверцу-то от греха —
голова закружится и кранты:
превратишься в ветхого старика,
пленника покинутой комнаты.
Фокусник открывает багровый рот,
и изо рта его тянется серпантин
изумрудных
