style="font-size:15px;"> Маме я никогда не рассказывала о тех клетчатых болотах – на сопереживание надеяться нечего, а очередной взбучки точно не миновать…
Помню, как весной прямо под нашими окнами бежал звонкий ручей. И в нем – распластанный лягушонок. Он же замороженный! Грею его в ладонях. И он – оживает! Меня совсем не боится, таращит золотые глаза, упершись в ладонь крошечными пальчиками, похожими на мои… «Брось! Противный!» – велит мама. «Не брошу! Он красивый…» Нахожу сухой пригорочек и сажаю храбреца на листок. Пусть его погреет солнышко!
Зима-зимища. Снег засыпал дом по самые окна. Холодно. Мама собирается идти в сарай за дровами. Запахивает пальто… Меня вдруг, впервые в жизни, охватывает страшная тоска и дикий страх – остаться в комнате – одной! «Мама, мамочка! Не оставляй меня!» Она сначала терпеливо уговаривает. Потом сердится. Цепляюсь за нее, реву и трясусь от страха. Страх этот помнила долгие годы. Мама сдается – закутывает меня в большую шаль: «Черт с тобой, обуза, замерзай!» Иду за ней. Метель сшибает с ног. Вот он, сарай. Тоже беру полено – я не обуза.
Мое полено ныряет в печь вместе с остальными, и скоро огонь весело пляшет за дверцей. В кривую щель все отлично видно. Мама сидит у стола с лупой в глазу – чинит очередные часы. Знакомые говорят про нее – хороший часовой мастер. Уважая таинственную работу, сижу у печи на полу, тихо-тихо переговариваясь с огнем… Рассказываю, какая вьюга на улице, как ветер закручивает снег в спирали. Скрутившись, они тотчас разворачиваются, как мамин веер, или вытягиваются в длинные лохматые перья, как на шляпе у тети с картинки… Может, это крутится подол платья Снежной королевы?… Меня охватывает озноб, потому что я еще и девочка Герда. Незримым двойником иду с ней сквозь пургу. Если она не спасет Кая, если не помогу ей… Поможешь-поможешь, обещает язычок пламени, высунувшись в щель. Он знает про счастливый конец. Кай ждет ее, сам еще не догадываясь об этом. Счастливый, счастливый… и засыпаю, привалившись к ножке стула.
Там же, в Переславле, у меня появился братик. Такой крошечный. Такой хорошенький. Смотрю на него из угла комнаты – мне не разрешают подойти ближе.
Ему было всего два месяца, когда он вдруг заболел двухсторонним воспалением легких, потом его вдруг положили на стол. Зачем? Он же упадет! Мне никто ничего не объясняет. Но я чувствую – происходит что-то невероятное. Меня отправляют к соседке, и она говорит: «Ваш мальчик умер». Что такое «умер»?
Печали не помню. Запомнилось огромное зеленое поле в холмиках. Плохо понимаю, зачем сюда пришли? И почему Боренька в такой странной кроватке? Почему все время молчит?
Почему стоим у кучи черной земли? За кучей яма, к которой не пускают… И вдруг молнией пронзает понимание – это же могила! Как темное пятно всплывает из глубины сознания – кто-то же рассказывал, как хоронят… Ах, вот что происходит… «Кроватку» малыша отец и кто-то
