делом все эти люди прошли медкомиссию. Негодные к прохождению службы убыли обратно в распоряжение военкома. Годных к нестроевой определили в хозяйственные роты. Остальных поделили на две группы.
В одну попали взрослые мужики 1890–1904 годов рождения, запасники и участники Первой мировой войны, хорошо знающие, что «германец – противник сурьезный». В другую записали молодежь. Мужикам из первой группы раздали форму, обувь, обмотки, вещмешки и винтовки, провели несколько занятий и отправили на фронт. Со второй группой возились дольше. 30 часов – общая физическая подготовка, 25 – рукопашный бой, 20 – плавание и подготовка к переправам, сдача норм ГТО, преодоление полосы препятствий, стрельба, метание гранаты, штыковой бой и другие военно-прикладные испытания.
Как ни странно, но военное дело Аверьянову пришлось по душе. В графе «специальность» его военного билета было записано: «Шофер грузовых и легковых автомобилей». Однако, глядя на результаты его обучения, начальство решило использовать расторопного парня по-другому и отправило Аверьянова на курсы младшего комсостава. Посему на фронт он попал лишь в конце сентября 1941 года.
– Ну и кого там еще черт принес? – послышался недовольный голос.
– Дядя Тимофей, это я! – крикнул Васильков через закрытую створку.
Скрипучая лестница привела его в мрачный зловонный коридорчик с единственной дверью.
– Я это, Александр!
В помещении послышалось кряхтенье, шорох, неуверенные шаркающие шаги.
Звякнул крючок, дверь немного приоткрылась, в щель высунулось изрядно помятое, заспанное лицо.
– Александр? Какой такой Александр?
– Здравствуйте вам, пожалуйста. Какой Александр? Да племяш твой! С войны вернулся. Не узнаешь?
Светлая щель сделалась шире. Лицо, испещренное морщинами, высунулось в темноту коридора.
– Племяш? – недоверчиво протянул дядюшка, окатив Василькова ядреным перегаром.
– Ну а кто ж еще?!
Тут в голове у этого типа что-то щелкнуло. Веки с редкими выцветшими ресницами затрепыхались, растерянно хлопнули раз, другой.
– Сашка, что ли? – выдавил он из себя вопрос.
– Я. Пустишь за порог или мне так тут и стоять?
– Конечно, заходи! – сказал дядька, толкнул дверь, посторонился.
Васильков протиснулся внутрь полуподвального помещения.
Это была довольно большая комната с тремя подслеповатыми окнами, деревянным полом и таким же дощатым низким потолком. Сбоку от входной двери стоял узкий шифоньер с куском разбитого зеркала и полопавшимся шпоном на боках. Против него под окнами обитал стол-тумбочка, сплошь заставленный кружками и грязными тарелками. На промасленной газете лежали селедочные хвосты, яичная скорлупа, размякшие стрелки лука,
