их подогнали – мы и не слышали. Шум, ровный гомон людской над Волгой повис.
С утра был густой туман, но пока ели-пили, постели собирали – всё рассеялось. И солнышко ещё горячо греет.
Пришли люди с барж: показывают, куда нам идти, где размещаться, вещи складывать.
Побрели мы все в трюмы: каждая семья – в свой угол. А народу – тьма. Да все – взвинченные какие-то, обозлённые, как будто и не пели все вместе вчера.
Семья Тео возле нас располагается. И пространства для них явно маловато. Это наш кантональный начальник, Йозеф Шлюнд, их вещи в сторону сдвинул, а для своей семьи вдвое больше места в трюме отвёл. Командует людьми, а те ему подчиняются – по привычке. Но тут подошёл к Йозефу дядя Карл и сквозь густые свои усы с напряжением так говорит ему: «Убери свои чемоданы отсюда – освободи место для людей!» А тот же привык у себя в райкоме на глотку брать. Ну и по инерции заорал на дядю Карла: «Ты что – порядка не понимаешь? Делай, как я приказываю!» Вот дядя Карл и «послал» его – на три буквы! Я даже изумился: мы же все – лютеране, и по-матерному браниться для нас – грех большой. Только – «Donnerwetter!» («Проклятие!») или, в самом крайнем случае, – «Himmel Herrgott!» («Господи Боже Небесный!»): это – когда уж совсем «припёрло», что называется. А тут дядя Карл этому чинуше всё, что на душе накипело, и высказал: «Кончилось ваше время! Теперь вы нас эксплуатировать больше не будете! Другие нашлись – кому это поручено. А мы с этого дня с вами равны: все одинаково голые – как в бане!» Со Шлюнда весь его гонор слетел: тихо сдвинул в сторону чемоданы свои роскошные и присел рядом с женой – в уголок. Папа одобрительно головой кивнул – на этот поступок и «речь» дяди Карла, но ни слова не проронил…
Поплыли… В трюме – духота ужасная, пыль, грязь, вонь, а наверх не пускают: говорят – «баржа перегружена». Маета! Сидим – молчим. Или какие-то свои прежние домашние дела обсуждаем. Хотя – чего их обсуждать-то? Старая жизнь умерла, а новая ещё не родилась…
День проплыли. Ночь наступила. Спать совершенно невозможно. Дети плачут, железо грохочет. Мысли какие-то – шальные и безумные – в голове скачут. К примеру: а что если прыгнуть с баржи в Волгу – и к берегу плыть?! Мы же недалеко от берега идём! А я – пловец неплохой, доберусь до него – и на волю!.. Стоп! А семья?! Её ведь нельзя оставить! Что мама скажет? Как папа после этого на меня посмотрит? И потом – «круговая порука» установлена: за мой побег всей семье (и в первую очередь – папе) отвечать придётся! Так что: сиди – и не дёргайся!..
Слышно, как люди передают друг другу: за ночь трое младенцев умерли. Жили бы у себя дома – остались бы живы… А как это – умереть? И что – вообще меня не будет на этом белом свете?! Страшно!..
Старикам – тоже худо. Наш дедушка уже и передвигается с трудом…
Еле дождались утра. Встали к причалу. Приказано выгружаться. Все побрели к железнодорожной станции. Она тут неподалёку, однако нам – с папой и Алькой – пришлось три ходки сделать, чтобы все наши вещи на перрон к поезду-товарняку перетащить. Продовольствие велено в мешках и в отдельный
