вас на работу.
– Но он может устроить меня директором бани, – заметил Кравцов.
– Может. Москва строилась не сразу.
Кравцов почувствовал себя неловко и замолчал.
Они пересекли проходной двор и оказались на пустынной улице. Здесь они вошли в подъезд старинного каменного дома. В коридоре было темно, но Трофим Кузьмич уверенно сделал несколько шагов и два раза отрывисто стукнул в дверь.
– Прошу! – послышалось из-за двери.
Просторная комната была обставлена казенно, как номер в дешевой гостинице. Кравцов невольно улыбнулся, увидев на стене темную копию шишкинских «Мишек».
– Русский лес и русские медведи, – тщательно выговаривая слова, сказал гестаповец Циммер. – Русский человек любит этот родной пейзаж.
– Да, конечно, – поспешил согласиться Кравцов, отмечая про себя наблюдательность немца, заметившего его мимолетную улыбку.
Трофим Кузьмич почтительно поздоровался с Циммером и показал на Кравцова.
– Вот это и есть тот человек, о котором я вам говорил. Коноплев.
– Ко-но-плев, – раздельно произнес Циммер. – Очень хорошо! Здравствуйте, господин Коноплев. Давайте все сядем.
Кравцов обратил внимание, что сам гестаповец сел спиной к окну, а их посадил лицом к свету и, не переставая, смотрел на него.
– Значит, вы из Смоленска? – спросил Циммер, видимо, хорошо помня то, что сказал ему о Кравцове Трофим Кузьмич.
– Если считать мою довоенную жизнь – да, из Смоленска. Но с началом войны где я только не побывал!
– А где именно? Назовите, пожалуйста.
– Ну, сразу как бежал из тюремного поезда – в Дорогобуже, потом в городе Белом, потом в Демидове, а последнее время в Велиже. Это отсюда уже недалеко.
– О! – засмеялся Циммер. – Война развивает путешествие.
– Путешествие в поисках работы – довольно грустное занятие, – подчеркнуто серьезно заметил Кравцов.
– Да, да, мне Трофим Кузьмич говорил, – сочувственно сказал гестаповец и, забыв, что на нем штатский костюм, сделал жест рукой к правому нагрудному карману, потом перенес руку левее и, вынув из бокового карманчика пиджака бумажку, заглянул в нее. – Вы имели, не знаю, как выразиться легче… ну, преступление перед советским законом. Так по крайней мере говорил мне Трофим Кузьмич.
– Нет, я никакого преступления не совершал, – сказал Кравцов, недоуменно посмотрев на Трофима Кузьмича. – Меня осудили неправильно, мне приписали преступление, которого я не совершал.
Кравцов заметил, что, когда он это говорил, в глазах Трофима Кузьмича мелькнула растерянность.
– Разве так можно? – удивленно поднял брови гестаповец.
Кравцов снисходительно улыбнулся.
– Еще с незапамятных времен живет русская поговорка: «Закон что дышло – куда повернул, туда и вышло».
– О!
