первой утренней торговки. Она кричит: «Хлебушек, свежий хлебушек, выпеченный этим утром! Хлебушек, теплый хлебушек, только из печки!» – В голосе Керфа послышалась тоска по дому.
– Помогите! – Алария завопила так пронзительно, что у меня зазвенело в ушах. – Помогите, помогите нам! Мы в ловушке!
Когда она наконец умолкла, выбившись из сил, у меня в ушах по-прежнему стоял гул. Я напряглась, пытаясь расслышать речитатив торговки хлебом или стук копыт, но ничего не разобрала.
– Она ушла, – грустно сказал Виндлайер.
– Мы в большом городе, – заявил Керф. – Только в больших городах торговцы выходят на улицы на рассвете. – Он помолчал немного, потом заговорил снова: – Я думал, мы мертвы. Я думал, вы поэтому хотите попасть в разрушенный дворец мертвого герцога – чтобы быть там после смерти. Разве уличные торговки продолжают кричать на том свете? Вот уж вряд ли. К чему мертвецам свежий хлеб?
Ответом ему была тишина. Не знаю, о чем думали остальные, но у меня не шли из головы его последние слова. Разрушенный дворец. Какая толща камней навалена над нашей могилой?
– Значит, мы не умерли, – заключил Керф, упрямо продолжая мысль. – Но возможно, скоро умрем, если не сможем выбраться. Однако город будет просыпаться, и мы услышим других людей. И может быть, они тоже услышат нас, если мы закричим о помощи.
– А пока помолчите все! – велела Двалия. – Молчите и слушайте! Я скажу вам, когда надо будет кричать, и мы будем кричать все вместе.
Ждали в удушающей тишине. Время от времени до нас доносились приглушенные звуки городской жизни. Звон храмового колокола. Мычание вола. Один раз нам вроде бы удалось услышать, как женщина зовет ребенка: тогда Двалия велела нам кричать всем хором. Но мне казалось, что звуки раздаются слишком далеко. «Может быть, – подумала я, – мы не в самом городе, а на холме над ним?»
Прошло время. Виндлайер снова помочился, и Алария, наверное, тоже. Запах становился все гуще и невыносимей: дух мочи, пота и страха. Я пыталась представить, что лежу в своей кровати в Ивовом Лесу. В комнате темно. Скоро отец придет проведать меня. Он всегда думал, что я сплю, когда заходил ко мне поздно ночью, прежде чем самому отправиться спать. Я таращилась в темноту и воображала его шаги в коридоре. Я так долго смотрела перед собой, что мне начали мерещиться белые точки. А потом моргнула и поняла, что одна из них превратилась в узкую полоску.
Я уставилась на нее, не смея надеяться. Медленно-медленно подняла одну ногу так высоко, как только могла. Она заслонила свет. А когда опустила ее, свет появился снова, ярче, чем прежде.
– Я вижу свет.
– Где?
– Возле моих ног, – ответила я, но к этому времени свет уже стал просачиваться внутрь.
Теперь мне было видно, как неровно сложены камни вокруг нас. Это были обработанные блоки, но лежали они как попало, будто их просто свалили в кучу.
– Я ничего не вижу, – сказала Двалия таким тоном, будто обвиняла меня во лжи.
– Я тоже, – подтвердил Керф. – Моя женщина мне все заслоняет.
– Я не твоя женщина! –
