могуществом, которого на самом деле не существует. Скажу лишь, что был брошен в крысиную яму в подземельях Храма, превращённого ныне в рассадник скверны и себялюбия. И был там лишь я да ещё крысы, что лакомились плотью моей, воруя крохи, что бросали мне сверху тюремщики.
– Почему же учитель не смог ты приказать крысам не трогать тебя? – изумлённо спросил кто-тоиз учеников и Валаам ответил, неопределённо пожав плечами:
– Не знаю. Я думал даже, Бог отвернулся от меня, но может дело в том, что в крысах попросту нет души. И там, на краю я так долго смотрел в бездну, что однажды бездна взглянула в глаза мои, – добавил он, вспомнив историю с крысой. Тут он заметил, что некоторые выводят стилосом на глиняных дощечках, а другие пишут пером на бумаге, макая его в чернила.
– Что делают они? – удивлённо спросил он Роланда, одного из самых преданных своих учеников и тот ответил смутившись: – Записывают слова твои, дабы оставить потомкам.
– Всё, что я говорю?
– Нет, лишь то, что кажется им мудрым.
Валаам увидел Равена, входящего в дом вместе с дочерью; Фейга быстро пошла к нему, глаза её заслезились от радости встречи, и уже не сдерживаясь, она бросилась ему в объятия, к удивлению всех. Увидев, что лицо девочки обезображено ещё незажившим ожогом он отстранил её от себя, разглядывая, и опечалился этому.
– Завтра я пойду к Мариам, но вначале расскажи мне, что случилось с дочерью.
– Не стоит туда ходить, милорд, – ответил Равен, помрачнев. – Во–первых, солдаты будут ждать тебя там, а во вторых Мариам больше нет. – В доме, радостно галдящем по случаю возвращения целителя стало вдруг тихо и каждое слово звучало теперь отчётливо и ёмко. – Когда тебя схватили, для Рыбачьей слободки настали трудные времена. Те, что зовут себя твоими учениками ушли с тобой и не вернулись, а в лагере остались только больные и именно на них, да на бывшую твою кормилицу обрушилась десница гнева Первосвященика. Дом Мариам подпёрли бревном, и подожги, как и лагерь и многие тогда сгорели заживо, а тех, кто не сгорел, тех добили из милосердия.
– Но за что?! – изумлённо воскликнул недавний узник, он почему–то думал, что происходящее касается только их двоих.
– За то, видели тебя, их глаза, и ты исцелял их, и воскрешал из мёртвых. За то, что учил их, что есть праведно, а что грешно – и в этом было их единственное преступление. Фейге повезло, она смогла выбраться через окошко, но и ей досталось. Зато сейчас девочка вернулась домой, ведь лучше быть поцелованной огнём, чем смертью.
– Оставь её со мною, Равен, утром я исцелю её.
– Ненужно, пусть люди видят, что она искупила свой грех. Да и сейчас все кто, так или иначе, связан, с тобой подвержены смертельной опасности, и если узнают, что ты вновь прикасался к ней, чего доброго ещё сожгут как колдунью. Я хорошо к тебе отношусь, Валаам, но поверь, лучше бы тебе так и оставаться мёртвым.
Шесть дней он ходил по трущобам правого берега Леи, исцеляя людей и читая
