ла.
– Привет, рыжая морда.
Мяукать не стал – не привык клянчить. Он был умным котом и знал, что «мяу» работает плохо, а некоторых людей и вовсе злит. Ну что ж, обойдётся на этот раз без угощения.
Потрепав рыжего кота, Агата Воронкова продолжила спускаться по лестнице. Соседи с ней редко здоровались, ведь на «здравствуйте» эта пухлая некрасивая девчонка неизменно отвечала молчанием. А иной раз могла и наградить презрительным взглядом, который красноречивей всяких слов говорил: «Да пошли вы все!»
Вот и сейчас, встретившись с Агатой на лестничной площадке, соседка с пятого этажа даже не кивнула. Разминулись, словно друг друга видели впервые. Поднявшись на несколько ступеней, соседка покачала головой и усмехнулась, мысленно раскритиковав Агату: «Эта озлобленная на весь мир жирдяйка даже не пыталась приукрасить себя. Ну, какая имеющая хоть каплю самоуважения восемнадцатилетняя девчонка напялит на себя такую нелепую шапку-ушанку, такой убогий пуховик с громадным капюшоном? А сапоги? Они же мужские! Неужели ей не всё равно, как она выглядит?»
А Агате действительно было всё равно. Комплексов по поводу своей неприглядности она не испытывала. Научилась не испытывать. Внешний вид модно упакованных красавиц вызывал у неё не зависть, а лёгкую, граничащую с равнодушием, неприязнь. Красота, счастье, пресловутые семейные ценности – всё это Агата считала чем-то ложным, как весёленькие пёстрые декорации к скучному спектаклю. Настоящей была только серая обыденность, на фоне которой иногда что-то мелькало, вспыхивало, расцветало. То, что на фоне – недолговечно. Обрадует, возбудит, обнадёжит – и растворится, вызывая своей скоротечностью недоумение и обиду. Уж лучше не замечать то, что на фоне. Обыденность надёжней красоты, она хоть и бывает жестока, зато не сулит ложные надежды. С ней только нужно свыкнуться, стать её частичкой. А если хочется разнообразия, можно слопать пирожное или спереть в магазине какую-нибудь безделушку.
Как раз за пирожным Агата и направлялась. Одно пирожное в день, хоть и с небольшим внутренним протестом, она себе позволяла. Протест был вовсе не из-за опасения ещё больше располнеть или заполучить лишний прыщ на физиономии, а потому что сладкое она считала слабостью. Такой же слабостью, как пристрастие к табаку, алкоголю, наркотикам. С некоторыми вещами нужно вести постоянный бой. Поддашься, сдвинешь чашу весов – и кранты самоуважению. Сожрёшь вместо одного пирожного два, три – и можно с полной правотой саму себя называть свиньёй. Но у Агаты хватало силы воли не переходить эту черту. Одно пирожное – и баста!
Поправив шапку, она вышла из подъезда.
Падал мелкий снег. Во дворе, радостно повизгивая, носились дети. Возле скамейки о чём-то громко спорили двое явно подвыпивших мужиков. Середина января. Суббота. Полдень. Обыденность. Всё как всегда в новой вариации.
А вот и очкарик. Ну, куда уж без него?
Агата ухмыльнулась: ухажёр хренов. Знал ведь когда подкараулить. Раньше она посылала его на три буквы, даже угрожала, а потом… привыкла к нему что ли. Он появился в её жизни полгода назад – весь из себя такой аккуратненький, прилизанный, отутюженный. Вот только ростом не вышел. Классический мелкий ботаник в очках, который густо краснел, стоило ей только обратить на него взор. Поначалу Агата недоумевала: что этому придурку от неё нужно? Он ведь преследовал её, вернее – скромно ходил за ней, держась на приличном расстоянии.
И это бесило.
Ну не верилось ей, что кто-то может в неё влюбиться. Даже мысли такой не допускала и не собиралась допускать ближайшие лет сто. Она и себе не позволяла не то что влюбляться, но и просто питать тёплые чувства к какому-нибудь мужчине. Ну, кроме Викинга, который, как и Тиранозавр, были всего лишь картинками на стене в её комнате. А тут гляньте – чувачок в очочках.
Терпела его преследования Агата недолго. Подошла как-то к нему, схватила за ворот пиджака, встряхнула, как следует, и впечатала в стену дома: «Какого хрена за мной ходишь, а? Отвечай, крысёныш!» Он молчал, глядя на неё с обидой. Пришлось встряхнуть ещё раз. Ботаник, наконец, промямлил: «Вы… вы мне очень нравитесь. Вы настоящая». Агата была обескуражена. Неужели действительно ухажёр? Может у него со зрением совсем погано, и то, чего не в состоянии разглядеть он дополняет фантазией? Выяснять он не стала – отшвырнула его и процедила: «Чтоб я тебя больше не видела!»
Но тем же вечером он встретил её возле подъезда и, не зная, куда от волнения деть руки, заявил: «Меня Павел зовут. Я в соседнем доме живу. Недавно переехал. Я когда вас увидел впервые…» Агата не позволила ему договорить, рявкнула так, что бедолага аж подпрыгнул: «Исчезни!»
И он исчез. До следующего вечера. Больше Павел не пытался с ней заговаривать. И близко не подходил. Обозначал свою неразделённую любовь лишь своим скромным присутствием на периферии её зрения. Во всей этой ситуации его могло радовать только одно: соперников у него уж точно не предвиделось.
Впрочем, как и шансов.
За
