четыре бутылки денатурата.
Замусоленный томик Гарсиа Лорки,
Полувоенная, не по сезону, куртка.
И серая масса в кармане,
Оказавшаяся хлебом (коркой).
Умирая, звал друга. Обычно зовут маму.
Был странный какой-то – контуженный что ли?
Скрёб ствол сосновый, сломал себе левую руку,
Пока его убивали – смотрел в упор.
Потом закопали его на болоте.
Уехала спецгруппа, ушли собаки.
А ночью на холмике выросли бело-розовые
Нездешние, пьяные, шалые маки.
И так они звали, так звенели,
Роняя с кудлатых голов росу,
Что потянулись к холмику все неубитые дети.
Все те, кто завтра будет убит в человеческом лесу.
(9.10.06)
***
Если ветер меня разбудит,
Я боюсь, что проснусь убитой
В той траншее, в конце июня,
А над головой – мессершмиты.
Где недавно в панамках белых
Детвора по двору кружила,
Краской женщина выводила:
«Эта улица под обстрелом.»
И четыре зимы до мая,
Репродукторы хрипло лают.
Мы с тобой и не знали, мамка,
Сколько жизней в одной буханке.
И четыре зимы до мая,
И над Ладогой чаек стая.
Мы и вправду не знали, мамка,
Сколько жизней в одной буханке.
2008.
Костя
Подъезды пусты под вечер,
Дворы до утра уснули.
Ворам поживиться нечем,
Что взять у смешной бабули?
И только соседка Ира
Графинчик к столу приносит.
– Когда ты вернешься, милый?
Вернулись все наши, Костя.
Пора бы уже, пора бы.
По небу пошли ракеты.
Состарились наши бабы.
А внуки в Афгане где-то.
Пора бы уже, ну что ты…
Вожди – президенты стали.
Уже заплевали площадь,
Что Красной когда-то звали.
На вынос пришел к старухе
Лишь пьяненький участковый.
А Костя, раскинув руки,
Все годы лежал под Псковом.
2009
Генерал.
Генерал, твой последний солдат воротился из боя.
Чуть живой, прокопчёный до нитки тоской и судьбой.
На перроне качает его предрассветным прибоем.
Медальоном луна закатилась над вашей Москвой.
– Я вернулся. – Ни слова иного, – вернулся. И снова
Закурить бы да заняты руки и пусто внутри.
На границах спокойно. К заданиям новым готовы.
Мной разучена логика жизни и карта любви.
Если
