провела его в прихожую, увешанную коврами. На полу тоже лежали ковры. Они выглядели дорого и, казалось, заглушали все звуки. Так, значит, Хейне успешно продвигается по службе. Как это замечательно для них обоих, и они полностью этого заслуживают. Им, наверно, пришлось годами откладывать деньги, и вот наконец они дождались этого момента. Внезапно он остановился и рывком повернул назад, так что его матери пришлось отпрянуть. Он сказал:
– Я забыл про сумку.
Мать улыбнулась.
– Амала отнесет ее в твою комнату.
Она крикнула что-то по-немецки.
– Видишь, у нас теперь есть слуги. Ну, то есть одна служанка. Что бы Брамптоны подумали об этом, а?
Из комнаты слева по коридору вышла пожилая женщина. Он заметил ярко освещенную кухню и почувствовал запах запеканки или чего-то подобного. Седые волосы женщины были убраны в пучок. Она носила черную униформу, фартук, черные чулки и черные туфли, скрипевшие при каждом шаге даже на ковре. Она подошла к двери и подняла сумку.
Тим рванулся помочь ей, но мать остановила его.
– Амала означает «труд». Этим она и занимается весьма усердно.
Она засмеялась этим своим смехом и быстро, почти бегом, прошла дальше. Он почувствовал ее волнение.
– Быстрее, Тим. Хейне скоро вернется. Он был на совещании вместе с некоторыми офицерами, обсуждали что-то, связанное с его отделом. Он больше не инспектирует Биржи труда и лагеря, ты знаешь. Он собирает информацию и распределяет ее по досье. Это действительно очень важно. Он на верном пути к вступлению в аппарат разведки, СД.
Тим поспешил за ней в огромную, отделанную темным деревом гостиную с диванами, креслами и несколькими столиками и замер. На стенах висели картины в тяжелых рамах, написанные маслом, а в дальнем конце комнаты он увидел два распахнутых высоких окна с двойными рамами. Сквозь стекло он увидел темнеющее небо.
Мать провела рукой по спинке кожаного дивана, как будто не могла, как и он сам, поверить, что видит все это собственными глазами.
– Очень красиво, мама. Правда. Можно мне подойти? – спросил он, указывая на окна.
– Разумеется, мой мальчик.
Она стояла рядом с высоким мраморным камином, закрывающим выложенную керамической плиткой печь. Тим прошел между диванами и красивым застекленным баром, у которого остановился. Он был из вишни, как показалось Тиму, когда он коснулся поверхности.
– Мама, где же вы нашли его? Он так искусно сделан.
В баре стояли десятки бутылок с винами, ликерами, бокалы для шампанского и вина. Тим едва удержался, чтобы не сказать, как дедушке Форбсу понравился бы этот бар.
– Это бидермайер, – ответила она.
– У вас зоркий глаз, мама, – отозвался он, понятия не имея, что значит «бидермайер».
Мать улыбалась. Ей нравилось его открытое восхищение, нравился ее новый дом.
– Это антиквариат, – объяснила она.
– Можно открыть? – спросил он.
Она
