предписал командирам частей, под строгой ответственностью, не представлять таких «чиновников к следующим чинам, не испытав их предварительно в российской грамоте». Но наши офицеры не были сильны в науках, зато были сильны в военном деле. Большинство из них имело за собою большую боевую опытность, принимая участие не в одной кампании. Служба составляла для них все. Хорошо знакомые с бытом солдата, потому что сами начинали военное поприще в этом звании, они умели говорить с ними и руководить их действиями. Конечно, трудная служба на кордонных постах и невозможные условия жизни не могли привлечь в полк молодежь из кадетских корпусов и военно-сиротских заведений; контингент офицеров в двадцатых годах исключительно комплектовался произведенными в это звание за выслугу лет из нижних чинов. Разбросанность полка, кроме того, небольшими командами вдоль по течению Кубани, отсутствие библиотеки и офицерского собрания не могли, конечно, сплотить общество офицеров в одну тесную корпоративную семью и, случалось, многие из них долго не были даже знакомы друг с другом, не имея возможности где-либо встречаться вместе. Большинство офицеров в полку были холостые, что нужно объяснять материальной необеспеченностью.
«Господа офицеры, – говорилось в предписании Ермолова, – при недостаточном своем состоянии женятся на бедных, чрез что являются в службе неисправными», почему при вступлении в брак каждый офицер должен был представить материальное обеспечение, как некоторую гарантию более безбедного существования. Пристойность браков лежала всецело на ответственности полковых командиров; женою офицера могла быть только дворянка и даже дочери своего полкового священника и врача, если не принадлежали к этому сословию, не могли рассчитывать вступить в полковую семью, так как по своему происхождению «не соответствовали званию офицера», и тот, кто осмеливался просить разрешения на подобный брак, «делал уже тем большое неприличие»[38].
Положение офицеров и особенно семейных было крайне незавидно; жизнь на постах в тесных и смрадных столбянках, по которым сквозной ветер гулял совершенно свободно, была очень тяжела. Убийственный климат многих мест Кавказской линии, частые случаи появления чумы, ожидания частых тревог усугубляли нравственное удручение.
Не менее печально было и материальное положение офицеров. Согласно штата 1802 года, штаб и обер-офицерам причиталось в треть (с вычетом на медикаменты и госпиталя):
В этот оклад входили и денщичьи порционы – по 2 руб. 43 % коп. в треть на человека. При таком незначительном содержании и при необычайной дороговизне на Кавказе всех предметов самой первой необходимости, жалованья, конечно, не хватало офицерам. Обмундирование обходилось в три раза дороже, чем в остальных местностях России[39]. Цена на жизненные продукты стояла крайне высокая; приходилось платить: за фунт мяса 8-19 коп., за курицу рубль, за десяток яиц 20–40 коп., фунт простого
Полковой архив. Исходящий журнал за 1821 г., дело № 54.
Дебу. «О Кавказской линии с 1816–1826 год».
