дворца «понтышаха» до берега оказалось рукой подать. Акведук, эта бесконечная череда арок, идущих вдоль пляжа с севера на юг к римской части Кейсарии, особого впечатления на старика не произвел, хоть и был построен не из бетона, а из известняковых кирпичей, пористых, как пемза, от древности.
Он вышел к пляжу как раз вовремя. На берегу кроме него никого не было. Светило торопилось укрыться от глаз единственного наблюдателя, оказавшегося в этот час на побережье восточной оконечности Средиземного моря. По мере приближения к воде солнце становилось больше и, казалось, двигалось все быстрее. Соприкоснувшись с водным горизонтом, расплющилось, застыло на миг, затем лопнуло, как яичный желток, и стекло за его край. Небо быстро почернело, и на нем ярко зажглись звезды. Здесь, на темном берегу, они были гораздо ярче, чем вчера, когда старик смотрел на них с крыши…
А он сидел теперь в арке акведука и думал не о природных красотах, не о величии Вселенной, а о себе. О том, что становится холодно, а он так далеко забрался, устал, и непонятно, как дойдет до дома в темноте. О своей дряхлости, о близости маразма и смерти. О том, что в юношеских мечтах видел себя большим ученым, одним из тех, кто меняет мир к лучшему силой мысли, а в итоге разменял жизнь на спекуляцию своими знаниями, талантом и жизненной энергией. В результате в свои шестьдесят семь оказался никому не нужен, неизвестен и беден. Он ощутил себя тем самым слоном, которому давно пора в Долину Смерти… И заплакал. Не громко, нет. Не разрыдался, как хотелось, не возопил на весь берег, вознося хулу небесам и потрясая сморщенными кулачками… но в голос и очень горько.
Потом старик успокоился. Кажется, он задумался, или уснул, или умер. Во всяком случае, время для него остановилось…
Он вышел к пляжу как раз вовремя. На берегу кроме него никого не было. Светило торопилось укрыться от глаз единственного наблюдателя, оказавшегося в этот час на побережье восточной оконечности Средиземного моря.
* * *
Кто-то грубо схватил его за плечо и потряс. Старик поднял голову. Перед ним стоял человек в костюме древнеримского легионера, поодаль несколько всадников с факелами. «Легионер» строго и даже как-то торжественно вопросил:
– Кто ты и что делаешь здесь в такое время?
«Аниматоры, наверно», – подумал старик.
– Оставьте меня в покое, мне не до ваших игр. Руки уберите! – ответил он, отворачиваясь и движением плеча сбрасывая тяжелую руку.
Его снова схватили и грубо дернули, разворачивая к себе.
– Что ты, иудейская собака, имеешь против игр в честь десятилетия правления высокочтимого префекта Палестины и Иудеи Понтия Пилата? – из темноты под шлемом на него уставились горящие злобой глаза, лицо обдал кислый смрад чужого дыхания.
От такой беспардонности старик опешил на мгновение. Но в следующий момент он буквально почувствовал, как волна гнева ударила в голову, а
