видела. Вид у обоих бодрый. Если их с деревьями сравнивать, то это – самые крепкие. Таких у нас сотни три-четыре. Мы за них радуемся… повсеместно.
– Значит, всё хорошо.
– В норме. Я интересовалась. Разъезжают они по странам разным, да и по нашей тоже вояжируют. С экономическим кризисом борьбу ведут.
– А столица-матушка от России не отделилась?
– Господь с тобой! Наши командиры-то… никакие не предатели. Понятное дело, своими доходами они от всякой шелупони хорошо… оторвались. А вот, если географически взять… Да, они же. Да это равносильно, например, если мы с тобой разденемся догола и уйдём в лес.
– Но мне показалось…
– Если мы отделимся от всего того, жалкого, что имеем: я – от пенсии своей…весёлой и смешной, ты – от заработной платы очень… умеренной, то крах для нас наступит… полный. Возьмём ещё и голодовку объявим. Я уже порадовалась за тебя. Думала, что ты совсем выздоровел. А ты вот… бредишь, Шура.
– Я здоров, как бык, бабуся,– он вскочил с постели на ноги.– Я очень рад, что живу в такой прекрасной стране.
– Ты, с одной стороны, и вправду, резвый и умный стал. Совсем другой человек.– Анисимовна была несказанно рада добрым переменам. – А про страну нашу раньше с гордостью пели: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!».
– Бабушка,– он крепко обнял старушку Погалёву,– сейчас наш человек дышит гораздо вольнее… но за это надо платить. Рыночная экономика! И это правильно.
Весёлый и в очень приподнятом настроении, Шура пулей слетал в продуктовый магазин и принёс оттуда кое-какие «доршераки» и чекушку водки. По случаю его полного выздоровления надо было немножко выпить с бабушкой. Да, он чувствовал себя совершенно другим человеком. Ему хотелось куда-то идти, как ни странно, очень желалось читать художественную литературу и даже, как это не дико… что-то писать.
Полдня и целиком следующий – вот сколько времени ушло у Розова на неприятные разбирательства. Обгоревший труп, найденный им не далеко от железнодорожной станции «Платформа 47-го километра», был индефицирован. Обгоревшие куски мяса и кости оказались (окончательно и бесповоротно) останками молодого репортёра Вениамина Крапивина, любившего совать свой нос во всякие разные дела и делишки.
Там, где, что называется, пахло сенсацией или, хотя бы, интересным материалом, который был лёг в основу информационной заметки или небольшой корреспонденции, очень часто появлялся и… Веня.
Понятно, чем больше крови, тумана, интрижек на страницах газеты, тем выше её тираж. Сколько уже сложило своих голов молодых, да и не очень, журналистов… Причём, не только в нынешние смутные времена, но и предыдущие, более или менее, понятные. Ради чего, это всё, спрашивается.
Видимо, конечно, ради того, чтобы суметь привлечь читателя, телезрителя, радиослушателя к своему «средству» массовой информации, лично, к себе. С каким восторгом иной телеведущий говорит о том, к примеру, что где-то перевернулся автобус с людьми и какого цвета бикини в прошлую субботу надела на себя очередная
