заботливо подвигает к Нинке пирожное. – Поешь сладенького, полегчает.
Нарядное пирожное – в розовой мастике, с клубничной шапкой, приторное и вредное – пропадает в считанные секунды. Нинка запивает его чаем, и взгляд ее светлеет.
– Хорошо, что ту хламиду не купили. Хотя денег жалко… Я, пожалуй, попою в «Шахерезаде». Мне Тариэл обещал три за вечер и чаевые, – она скребет пустое блюдце. На ложке остается розоватый след мастики.
– Какая «Шахерезада»! Ты в уме, нет?! – возмущенно и даже зло протестует Дора. В руках ее телефон. – Я звоню Слонову!
– Звони, – безразлично машет головой.
Очередь за окном не становится меньше. Кажется, что она приросла хвостом еще на сотню метров. Тонким, безнадежным…
Дора тараторит в трубку. Губы резво шевелятся, но Нинка не может разобрать слов. Уши ее прикрыты ладонями, локти на столе, а взгляд через голову – за стекло. В темную очередь.
«Слонов, Слонов! – спустя несколько секунд энергично шепчет Дора, делая ужасные гримасы. – Тебя хочет! Поговори!»
Она берет трубку молча слушает. На лице ни единого знака, чтобы определить настроение. Наконец Нинка бросает краткое «да» и возвращает телефон.
– Что? Что сказал?
– Сказал, что поражен… Что пела я не связками. Душой пела… И вообще – меня берут… – шепчет, пугаясь собственных слов, и закрывает лицо руками. Под ладонями непонятно, смеется она или плачет от радости.
– Аааа! – приподнявшись, Дора тянется через стол, отнимает руки. Нинка корчит ей забавную рожицу и обе хохочут. Ах, какая теперь жизнь начнется! Какая жизнь! Нужно срочно покупать платье! То, пепельное…
В магазин отправились немедленно. Стеллажи и полки обшарили с тщательностью опергруппы, выехавшей на место преступления, но, увы, тщетно. Подруги заглянули и в детский, и в мужской отделы. Проверили корзины для белья, обследовали эмалированные ведра, рюкзаки – пусто.
Уставшая, отчаявшаяся отыскать свой концертный наряд Нинон плюхнулась на банкетку возле полок с обовью, стянула с ноги кроссовок и попыталась сунуть отекшую ногу в сплетенную из тонких замшевых ремешков босоножку. Надела другую, потопталась возле напольного зеркала.
– Возьму хоть босоножки. А то на мой сороковой опухший ничего приличного не найти.
Пока стояли в очереди у кассы, Дора осматривалась по сторонам, уже не пытаясь отыскать заветное платье, а просто из любопытства. Взгляд упал на металлическую корзину, туда Нинка бросила его неделю назад. Это невозможно! Но именно так – из емкости, до края наполненной разноцветными пачками, торчал пепельный хвостик ткани. Платье лежало на самом дне, погребенное под грудой носков.
Дора откопала его и с радостью крымского археолога, доставшего из кургана золотую пектораль, вручила подруге. Расплачивалась сама – пусть будет подарком и талисманом. Невероятно счастливая, несла пакет с обновой, вслух фантазируя, как прекрасно будет петься в ее подарке Нинон, и как все повернутся к ней, и зал взревет от восторгов и обожания.
«Сказочница», –
