и спокойно, и посему в нынешнем их выражении не было ничего необычного.
Часы пробили четверть седьмого.
Обед был назначен на шесть.
Князь ждал.
– Pardonez moi, papа, je suis en retard![6] – бросил на ходу Петр Андреевич, ворвавшись в столовую и усаживаясь за массивный стол по другую сторону от отца.
– Можете подавать, – обратился к прислуге князь Андрей Петрович и выразительно взглянул на часы. «Учитесь пунктуальности, молодой человек», – говорил этот взгляд.
– Каюсь, батюшка, – улыбнулся Петр Андреевич, – но я был до того увлечен одной презанятной беседой, что самым неприличным образом позабыл о времени.
– Ты снова встречался со своим приятелем, губернским секретарем Германом? – поинтересовался князь ровным тоном.
– Точно так! – ответил сын.
Старик принял вид угрюмый и мрачный, выражающий явное неодобрение и осуждение; однако ничего не сказал.
– Мое общение с ним тревожит вас, papа? – осторожно спросил Петр Андреевич.
– Тревожит, Петр Андреевич, это так, – кивнул Суздальский.
Молодой князь ожидал продолжения, но, так как оного не последовало, решил немедленным образом обозначить свои позиции:
– Возможно, папенька, – при этом слове старый князь нахмурился, – вам и не по душе иные мои знакомства, однако, коль скоро мы с вами имеем некоторое общение, я прошу вас с уважением отзываться обо всем моем окружении, и в первую очередь о моих друзьях.
– Так, стало быть, этот молодой человек уже успел стать твоим другом? – заключил Андрей Петрович.
– Да, отец.
– Печально, Петр Андреевич, весьма печально, – задумчиво протянул старый князь.
– Разрешите узнать причину постигшей вас печали, – произнес Петр Андреевич.
– Я ничего не хочу сказать о твоем новом товарище, – отвечал старый князь, – однако есть одно обстоятельство, которое мешает вам стоять на равных позициях в обществе.
– Позвольте полюбопытствовать, какое? – с наигранным недоумением спросил молодой князь.
– Дело касается такой щекотливой темы, как национальность, – сказал старый князь.
– Но, отец, не вы ли в свое время учили меня одинаково относиться к русскому и к англичанину, к французу и еврею, к турку и чеченцу – если речь идет не о войне, разумеется? – возразил Петр Андреевич.
– Все верно, – кивнул старик, – я учил тебя быть одинаково вежливым и учтивым со всяким, учил ко всем относиться в соответствии с делами их, а не с национальностью.
– В таком случае, отец, я не совсем понимаю, чем вызвано ваше неодобрение, – произнес молодой князь.
– Ты понял бы это, если бы умел дослушивать своего собеседника до конца, а не обрывать его на полуслове, – строго ответил Суздальский. – Твой друг еврей и мелкий чиновник. Он не принадлежит
Прошу прощения, отец, я опоздал! (
