на ногах преступников, чтобы повеселить добрую публику.
Висельников подбадривали криками и свистом, и через полчаса вся дюжина болталась на чудесном треугольном «дереве», которое время от времени «плодоносит».
Безумный шутник, единственный из всех висельников, умер с улыбкой на лице. Всё же умирать нужно с улыбкой – и никак иначе.
Зрелище в Тайберне показалось мне тогда отвратительным и недостойным цивилизованного общества. Но с другой стороны, общество мне ничего не обещало и не было обязанным соответствовать моим юношеским идеалам. Люди есть люди, думаю я, и они всегда будут любить развлечения.
В заключении своего выступления, омерзительная миссис Сэндлер подошла к моей клетке, провела рукой по своей нежной белой шее и рассмеялась, а я промолчал и отвернулся.
Она была мне неприятна и казалась выжившей из ума – иной раз люди, в каких-нибудь чудесных обстоятельствах, раскрывают свои самые удивительные качества.
Но представление должно было продолжаться, и во втором акте публике предлагалось повешение, потрошение и четвертование.
На площадь на деревянных салазках, которые были похожи на куски плетёной изгороди, приволокли двух мужчин.
Всадники подгоняли лошадей и те несли во весь опор, а приговорённые к смерти задыхались в пыли, нечистотах и конском навозе.
У «дерева» их отвязали и помогли подняться на помост.
Затем зачитали приговор – имя одного из преступников я запомнил – Харрисон, и он был генералом.
Самообладанию Харрисона можно было позавидовать – он держался молодцом, и в отличие от висельников, ему дали возможность сказать последнее слово. И было слово. И слово это было крепким.
С вашего позволения, я не буду его цитировать, потому что оно выходит за рамки пристойности и может поколебать доверие к правдивости моего повествования.
Вероятно, Харрисон с приятелем напакостили от души, раз их признали виновными в государственной измене. Изменять государству – занятие неблагодарное и опасное для жизни. Если хочется изменить – измени супруге или своему доброму мужу, но не государству. Таков мой добрый совет.
Потом добровольные помощники развели костёр, а перед виселицей поставили деревянную скамью.
Волонтёров на роль палача на этот раз вызывать не стали – характер казни не допускал дилетантского подхода к делу. Потрошить и четвертовать – это вам не подставки ногами выбивать – тут нужна сноровка и выдержка.
На передний план вышел человек в длинном кожаном фартуке. Он был спокойным, и как будто не замечал толпы, – его движения были точными и размеренными – угадывался мастер своего дела, знаете ли.
Палач осмотрел топор и нож, а затем подал знак своим помощникам. Они сняли Харрисона с изгороди, связали ему руки и повесили рядом с казнёнными в первом акте.
Он задёргался, как и прочие до него, а толпа с восторгом наблюдала и аплодировала палачу.
Людей,
