Вторая смена. Лариса Романовская

      К девятому классу вас стало двенадцать.

      Всех звали по прозвищам – это закон.

      Был Клюква. Был Змей (он умел целоваться).

      Был Веник, Матрешка и Витька-Гиббон.

      Подъездные прерии – метр на четыре.

      Дружили с продленки. Бухали с утра.

      Домой с дискача на бровях приходили.

      И ты им, конечно, была как сестра.

      Но все же смирились: «Да, твой – классный парень».

      И Веник на свадьбе свидетелем был.

      А Клюква, который играл на гитаре,

      Заныкался в ванной, но бритву забыл.

      Асфальт переложен. Фонарь перевешен.

      На месте беседки растут гаражи.

      Пространство вдруг стало скучнее и меньше.

      Сдувается жизнь. Продолжается жизнь.

      У жизни – три зуба, пинетки и соска.

      Детсадовский утренник, коклюш, фингал.

      Случайные встречи. Дурные вопросы.

      «Женился». «Уехал». «Куда-то пропал».

      «Ты все хорошеешь». «Угу, плюс пятнадцать,

      Прости, мне в сберкассу». «Ну ладно, пока».

      У глаз вдруг морщины. Во рту вдруг пластмасса.

      Из кофточки вширь выпирают бока.

      Футбол не досмотрен, бульон не доварен.

      От старой косухи воняет котом.

      «Ты помнишь, как Клюква лабал на гитаре?»

      «Кто? Клюква? Так он же разбился потом».

      Пятнадцать лет вместе: «Какая там свадьба,

      Стеклянная?» «По хрен, давай побыстрей».

      Вы мчитесь ползком по окопу кровати,

      Пока ваш наследник тусит во дворе.

      Выходите вместе. Хотели на рынок.

      Но вот забрели. Так, минутный порыв.

      Подъездный навес прочно занят другими.

      Они вас, увы, называют на «вы».

      Они не боятся ни Бога, ни черта,

      Ни жизни, ни завуча. Бреют усы.

      Сын Машки Твардовской – для них просто Твердый,

      А Серый-с-гитарой – ваш собственный сын.

      «Вам место на кухне». Молчит, но все слышно.

      Их юность спасает надежной броней

      От страха быть старым, ненужным и лишним.

      Ну что ему скажешь? «Сережа, домой».