как иссыхающая глина.
Да будь она проклята.
4. По ту сторону
Голос Уилла звучал так странно… Клара вообще с трудом его узнала. Сначала столько недель ни слуху ни духу, а потом этот чужой голос по телефону, – и даже не объяснит толком, зачем звонит.
Казалось, народу на улицах даже больше, чем обычно, и она никогда не доберется до старинного доходного дома, где Уилл и его старший брат родились и выросли. С серого фасада глядели угрюмые, изъеденные копотью каменные лица. Клара невольно подняла на них глаза, когда швейцар распахнул перед ней дверь подъезда. Она даже переодеться не успела – так и выскочила в зеленом форменном халате из больницы, только пальто набросила. Вообще ни о чем подумать не успела. Помчалась сломя голову.
Уилл…
У него был такой потерянный голос. Как будто он тонет. Или прощается навсегда.
Она задвинула за собой решетку старого лифта. Тот же самый форменный больничный халат был на ней и в тот день, когда они с Уиллом впервые встретились – у дверей палаты, где лежала его мать. Клара часто подрабатывала по выходным в больнице, и не только потому, что ей нужны были деньги. В университете за всеми учебниками и лекциями как-то забываешь, что кровь и боль – очень даже реальные вещи.
Седьмой этаж.
Медная табличка на двери настолько потускнела, что Клара непроизвольно протерла ее рукавом.
Бесшабашный. Уилл частенько потешался, до какой степени не подходит ему собственная фамилия.
За незапертой дверью ее встретила горка невскрытых писем на коврике, но в прихожей горел свет.
– Уилл?
Она приоткрыла дверь в его комнату.
Никого.
И на кухне тоже.
Судя по виду квартиры, здесь много недель вообще никого не было. Но Уилл сказал, что звонит из дома. Тогда где же он?
Клара прошла мимо пустой комнаты, где жила мать Уилла, потом мимо комнаты его брата, которого она еще ни разу не видела. «Джекоб уехал». Этот Джекоб всегда был в отъезде. Иногда ей казалось, может, Уилл этого брата просто выдумал?
Вдруг она остановилась.
Дверь в отцовский кабинет открыта. А ведь Уилл никогда туда не заходил. Все, что связано с отцом, для него как будто не существовало.
Помешкав в нерешительности, Клара все же вошла. Книжные стеллажи, застекленный шкаф, письменный стол. Над столом – модели самолетов; на крыльях, словно грязный снег, толстенный слой пыли. Пыль в комнате вообще повсюду, а еще холод жуткий – вон, даже пар идет изо рта.
Зеркало.
Клара подошла, провела рукой по серебряным розам на раме. Она в жизни ничего прекрасней не видела. Само стекло в раме было темное-претемное, словно в нем растворилась вся мгла ночи. От холода стекло запотело, но посередке, где отразилось ее лицо, она явственно различила отпечаток ладони.
5. Шванштайн
