Они молча приближаются, со зловещим лязгом обнажая клинки, – и я просыпаюсь в холодном поту.
Я уже представляю себе битву, крики, кровь. Битва будет жестокой. «A la guerre comme à la guerre!»[5] – слышится отовсюду. Зима уходит, начинается март. В розовых весенних закатах горят кровавые отсветы, и глаза католиков, защитников Амбуаза, блестят таким же холодным, жестоким блеском, как их клинки.
Иногда мне даже становится жалко протестантов. Не потому что я сочувствую им – нет, – я очень боюсь их, да и в обиде на них за то, что они безо всякой нашей вины так сильно ненавидят нас, моего брата короля Франциска, всю нашу семью… В них нет никакого сочувствия нашему горю, они только рады тому, что мы недавно лишились отца и стали слабее. Это для них лишь удобный повод нанести удар.
Но, даже несмотря на это, мне их немного жаль. Они еще не знают, что их ждет – ведь обороной замка руководят Гизы. Протестанты для Гизов – не просто политические противники. Они враги их веры, а католическая вера для Гизов – самое главное в жизни. Гизы ненавидят протестантов сильнее всех на свете. Чтобы убедиться в этом, стоит хотя бы послушать, что о них говорит кардинал Лотарингский. Недавно он рассказывал, что ждет протестантов в аду. Я потом долго не могла заснуть… А горничные вчера сказали, что гугеноты мечтают жестоко убить нас всех, даже детей. И что прежде чем убить, они будут пытать нас, чтобы заставить отречься от истинной веры.
Странное дело – чем ужаснее эти картины, чем выше цена нашей победы или поражения, тем я становлюсь увереннее. У меня возникает упрямое чувство, что теперь всеми важными событиями в нашей жизни Божественное провидение займется самолично. Случайностей не будет, все совершится точно так, как должно, – а значит, волноваться не о чем. Корона дарована нам свыше, и покушение на нее – это покушение на само Небо, которое не замедлит покарать нечестивцев и вероотступников!
Впрочем, если так считать, то получается, что смерть отца тоже была угодна Богу… неужели это правда? Но почему?! Эта простая мысль расстраивает меня до слез. Я вспоминаю, как отец играл и разговаривал со мной, и мне хочется плакать навзрыд. Нет, я ничего не могу понять в этой жизни – и не хочу ничего понимать, я хочу просто играть и радоваться весне. Ну зачем мое детство закончилось так рано? Это несправедливо!
Я иду к себе, чтобы побыстрее отвлечься от тяжелых мыслей, и вдруг осознаю, как мне надоело постоянно ждать новых испытаний, как я устала от ненависти и страха. Мир снова туманится от слез, я быстро смахиваю их ладонью. Не хочу, чтобы кто-то видел, что мне плохо. Тем более что навстречу идет брат Александр-Эдуард.
– Привет, толстушка Марго! – бросает он жизнерадостно. – Куда направляешься?
– Никуда. Сам ты толстяк, – бурчу я в ответ и бегом пускаюсь к себе. Ну почему он все время дразнится? Вчера весь день обзывал Эркюля слизняком, и тот в конце концов расплакался – а сегодня решил заняться мной! «Толстушкой Марго» зовет меня Шарль – а теперь
На войне как на войне! (Фр.)
