отгремели, кому давно пора было распевать песни со своими прежними соратниками за пышными столами Валгаллы, не на шутку зажился на этом свете по какому-то странному капризу Одина. В племени его любили, хотя к советам особо не прислушивались, и конунг Эрик Рыжий, дабы не пропадать старику зазря, назначил того сиделкой при самых маленьких пацанятах. Вроде как военному искусству учить.
На самом-то деле старый Гумбольд не то что тяжелый боевой топор – легкий меч долго в руках, так чтоб без дрожи, удержать не мог. Вот и получалось: старик дремлет, сидя на каком-нибудь пеньке, а детвора с дикими победными криками врубается деревянными мечами в густой кустарник, изображающий врага.
Была у старика одна странность, над которой поначалу посмеивались, а потом и вовсе замечать перестали: мало ли какая причуда старому вояке, по голове не раз битому, в эту самую голову-то взбредет.
Так вот. Как бы слаб Гумбольд ни был, всюду таскал за собой свой старый боевой щит. Прямо сказать, штука не из легких. Сбитый из крепчайших, хорошо подогнанных дубовых досок щит, круглый, как Небесный Глаз, по внешней своей стороне был обит широкой медной полосой, позеленевшей от времени. Изнутри имел грубые ремешки из толстой кожи, чтобы держать его было ловчее.
Щит был очень старый, старее даже, чем сам Гумбольд. Старый вояка утверждал, что щит этот, доставшийся ему от отца, погибшего при набеге на какую-то галльскую деревню, так вот, щит этот носил еще его дед и даже прадед. Правда ли, нет – никто толком не знал. Потому как так давно, как Гумбольд, никто в племени не жил.
Однажды, когда старик, как всегда, дремал в теньке, а малышня устраивала кровавую резню в соседнем орешнике, маленький Конрад, сын Ваго Длинного, здорово оцарапавшись в колючих кустах, тихо поскуливая побитым щенком, устроился зализывать свои раны рядом с Гумбольдом.
Услыхав рядом с собой эту возню, старик проснулся и уставился мутными со сна глазами на мальчишку. Наконец реальный окровавленный Конрад возобладал в мозгу Гумбольда над неясными тенями сонных событий. Разомкнув сухие уста, старик молвил:
– Ну что, отрок, наша ли победа?
– Да, славься Великий Один, – ответствовал как полагается малыш.
– О, да и враг оказался не промах, вон как тебя раскровенил-то, а? – сказал старик, указывая на расцарапанные руки и коленки. – А вот мы сейчас тебя подлечим, герой.
Кряхтя и чуть ли не потрескивая, словно сухая березовая ветка, старик поднялся, тяжело опираясь дрожащими руками на свою клюку. Пройдя пяток-другой шагов, он наклонился почти до земли и, подпирая поясницу одной рукой, принялся другой срывать какие-то травки.
– А ну, воин, поди сюда, – старик, не поворачиваясь, поманил к себе Конрада, – знаешь ли, что это за цветок такой?
В дрожащих пальцах Гумбольда был зажат мохнатый темно-зеленый стебель, от которого отходили листочки, из-за многочисленных своих лапок напоминающие кружево. Венчалось растение корзинкой белых маленьких цветочков.
Малыш Конрад
