можно взглянуть на вашу трубу? – сказал Ганичев.
Музыкант раскрыл футляр, бережно вынул трубу, передал ее Ганичеву. Тот впился в нее глазами, осторожно поворачивал, рассматривая каждую деталь. На раструбе была гравировка «Б. Р.», а у мундштука – чуть заметная вмятинка.
– И вмятинка… – пробормотал Ганичев.
– Что? – не понял музыкант.
– Откуда у вас эта труба? – спросил Ганичев.
– Купил.
– У кого?
– У Сичкина. За пятьсот…
– Всего-то?.. – Ганичев безотчетно гладил трубу ладонью. – Сичкин, Сичкин… – он пытался припомнить.
– Видел я его только что, – бросил руководитель, прислушивавшийся к разговору. – За кулисами вертелся.
– Он всегда там вертится, – сказал трубач.
– Можно я возьму… ненадолго… – Ганичев приподнял трубу, умоляюще поглядев на Диму, потом на руководителя. – Очень нужно.
Руководитель кивнул Диме. Тот не очень охотно пожал плечами.
– Пожалуйста…
– Спасибо! – Ганичев вылетел из комнаты.
Маленький невзрачный Сичкин стоял за кулисами сцены и слушал музыку. Сбоку ему была видна ярко освещенная сцена, а на ней – джазовый ансамбль Валерия Зуйкова. В руках у Сичкина был футляр с электрогитарой, на лице написано полное блаженство. Он раскачивался в такт музыке, притопывал носком ботинка, прикрывал глаза, что-то мычал…
Ганичев тронул его сзади. Сичкин не реагировал. Ганичев потряс его за плечи. Сичкин вышел из экстаза, испуганно обернулся, стрельнул глазами в сторону.
– Отойдем, – сказал Ганичев.
Они отошли за сцену. Сичкин уже заметил трубу в руках Ганичева и опасливо на нее косился.
– Как Валера играет? А? Какой молодец!.. А я тут случайно, и вот такой сюрприз… – тарахтел Сичкин на ходу.
– Инструментами спекулируете? – стараясь быть грозным, спросил Ганичев.
– Да что… да ну… кто вам сказал? – засуетился Сичкин.
– Где вы взяли эту трубу?
– Клянусь богом, все честно. Купил по случаю, за триста. Я же инструмент вижу – стоящий. Вдова продала…
– Вдова… – точно эхо, ошеломленно повторил Ганичев.
– Деньги ей понадобились, вот и продала. Месяц будет.
– Умер, значит… – Ганичев опустил трубу.
– Умер, умер. – охотно подтвердил Сичкин. – Я вдову неделю обхаживал.
– Да вы знаете хоть, чей это инструмент? – с горечью спросил Ганичев.
– Почему не знать? – обиделся Сичкин. – Бориса Решмина инструмент. Вот и монограмма. Слыхали.
– Что вы слыхали… – махнул рукою Ганичев и пошел прочь.
Сичкин смотрел ему вслед.
Трещал в темноте старенький кинопроектор, в узком луче света плясали пылинки.
На экране были документальные кинокадры, запечатлевшие
