пока девочки переодевались. – Шефер допил пиво. – Это стоило ему сломанного носа.
Элоиза инстинктивно потёрла переносицу.
– Это какое-то безумие, в конце концов. Почему её не сдали в интернат для трудных подростков или что-то в этом духе?
– Потому что на тот момент ей было не больше двенадцати лет и потому что никто не обращался в полицию. Никто не сообщал о происходящем, никто не поднимал шума. Все проблемы решались без огласки с помощью игры на гитаре и циркулярной педагогики.
– Решались? Не похоже, чтобы хоть одна проблема была решена.
– Вы тоже так считаете?
– А что же родители, где они были?
– У меня сложилось впечатление, что они не очень-то интересовались дочерью. Её отец нашёл работу в Гренландии, когда Анне было лет восемь-девять, и там он нашёл себе милую эскимосочку. Так что он развёлся с матерью Анны и дальше воспитывал уже новых своих отпрысков. Тогда он полностью исчез из жизни Анны.
– А мать? У неё свой винный ресторанчик в Херлеве?
– Да. «Фонарь».
– Что она собой представляет?
– Милая леди. Профессор философии.
– Серьёзно?
– Нет. Шутка. Она владеет винным ресторанчиком. Включите воображение.
Элоиза откинулась на спинку стула с негодованием. С одной стороны, ей нравилась его сухая, недипломатичная форма общения. Ей всегда нравились люди прямолинейные. Честное оскорбление было для неё гораздо лучше вежливой лжи. Тогда, по крайней мере, ты знаешь, что за человек перед тобой. В то же время её рассердило, что мужчина на такой должности позволяет себе подобным образом припечатывать людей.
– Если я чему научился за двадцать восемь лет службы в полиции, так это читать людей, – сказал Шефер, как будто он мог читать и её мысли. – И они в основном соответствуют моим ожиданиям.
– И что вы этим хотите сказать?
– Что люди редко отклоняются от стереотипов. Счастливая шлюха, честный политик, чистый в отношении допинга спортсмен мирового уровня? Забудьте об этом, их не существует.
– А что насчёт объективного журналиста?
Шефер усмехнулся.
– Объективности не существует, тем более среди журналистов. Вы – извините – слишком погружены в себя. Поймите меня правильно, я не сомневаюсь, что вы сами верите, что в погоне за истиной объективны. Но, когда подозреваемая в убийстве начинает слать вам личные приветы, вас в первую очередь интересует не её роль в деле, а ваша собственная. И не пытайтесь меня убедить, что вам не хотелось бы увидеть в газете своё имя.
– А что тут такого? – Элоиза скрестила руки на груди.
– Да нет, ничего. Но это уходит корнями в эго.
– А когда вы бросаете преступника за решётку, то делаете это только ради социального порядка? Это ровным счётом ничего не значит для вашего эго?
– Ну, я тоже грешен, – кивнул
