также отпил вкусной золотистой жидкости, передал посудину Аскольду, также отведавшему мёда. Волна приятной истомы прокатилась по телу вслед за питьём, заражая ощущением тепла и света. Одолеваемый собственными мыслями и предчувствиями, боярин в тайне ожидал какого-нибудь знамения – как там, на капище Перуна. Но ничего не случилось. Спрятав гримасу разочарования, Вадим подал знак своему человеку. Тот час же от толпы отделились два отрока, нёсших дары Велесу – один от киевского князя, другой от новгородского. Вот уж дары у подножия идола, и вскоре все покинули место клятвы – в палатах княжьих всех ждал прощальный пир. Назавтра предстояло посольству отправляться восвояси.
Пир показался Вадиму небывало долгим и скучным. Всё те же здравы, те же скоморохи, гусляры, те же танцы заморских красавиц, явства, меды… И стойкое ощущение, что все от него чего-то ждут, наблюдают: новгородцы, киевляне, Дир и особенно Аскольд. Не раз и не два боярин, точно рыба на крючок напарывался на его ищущий, презрительно-насмешливый, высокомерный взгляд. Цепкий, как чертополох и такой же колючий. Дир, напротив, старательно отводил глаза, избегал напрямую заводить беседы, вот только напряжение, непонятное ожидание от этого лишь нарастало. От возвышенно-радостного настроения, посетившего Вадима на капище Перуна, не осталось и следа. Он пытался вызвать хотя бы воспоминания о нём. Тщетно. Весёлый для других пир всё больше напоминал пытку.
Наконец всё закончилось – надо сказать, довольно рано, ведь назавтра предстояло отправка посольства восвояси. Вадим одним из первых покинул пир с позволения князя Дира. Уже неплохо изучивший хитросплетения коридоров киевского детинца, он отказался от провожатого, желая побыть в одиночестве. Какой же ошибкой это было! Будучи мужем совсем не робкого десятка, боярин обнаружил, что до смерти боится. Чего? Вот это и было самое страшное и непонятное – боятся было нечего, но кислый, густой запах страха буквально преследовал, окружал, подчинял. Казалось, сами стены давят, угрожают со всех сторон. Как же обрадовался Вадим, увидев перед собой человеческую фигуру. И новая волна ужаса накрыла с головой, когда он узнал Аскольда.
– Чего тебе надо от меня?! – почти по-женски взвизгнул от ужаса боярин. – Почему ты преследуешь меня?
– Мне? – младший князь улыбнулся. Впервые его улыбка показалась не высокомерной, а понимающей. – Мне от тебя ничего не надо. Но ты зачем-то нужен моей матери.
– Матери?
Вадим судорожно пытался вспомнить, что он знал о матери Аскольда, но не мог. По всему выходило, что никто о ней ничего не знал. За глаза старшего из братьев чаще всего именовали подкидышем, но старый князь слишком любил и даже баловал сына, опровергая подобные домыслы. Но кто же…
– Морена – моя мать, – промолвил князь. – Она приходила к тебе, помнишь?
Да, Вадим помнил. Слишком хорошо помнил. И он отказался от её милостей. Может, зря? Такое родство вполне объясняло и внешние уродства мужчины, и милость
