Обоих кандидатура Романова устраивала «более чем» – пусть и с разных позиций. Косыгин, например, знал Романова как отменного руководителя промышленности и человека, способного решить вопросы, не решённые и даже не решавшиеся прежним руководством. Суслов же увидел в Романове близкого по духу консерватора, с которым можно пойти не только в разведку, но и в поход на мировой капитализм. Парадокс: Суслов и Косыгин, не терпевшие друг друга, и активно не сходящиеся ни в чём, неожиданно сошлись во взглядах на кандидатуру Романова! Сошлись во взглядах, не сходя с них! Как минимум – не изменяя себе.
Леониду Ильичу это совпадение показалось забавным, хотя и наводящим на размышления – и он уступил. Так Романов стал первым секретарём Ленинградского обкома. Но Григорий Васильевич был недостаточно глуп для того, чтобы полагать своё назначение результатом одного лишь совпадения во взглядах. Потому что в политике так не бывает. То есть, не бывает чудес: все «чудеса» – вполне земного происхождения, рукотворные.
И он был прав. Как и всякого политика, Григория Васильевича избирали не столько по заслугам и не столько для работы во благо города на Неве, сколько для работы «подковёрного характера». Нет, самостоятельной роли при этом ему не отводилось. Но его качества и потенциал учитывались в формате «гирь и разновесков», которые можно было в решающий момент бросить на весы судьбы – она же борьба за власть.
Леонид Ильич немедленно уловил телодвижения – не столько Романова, сколько вокруг него. В хитросплетениях кадровых вопросов, прямо или косвенно затрагивающих личную власть, Брежнев разбирался не хуже, чем паук – в «ткацком деле» и его целевом назначении. Результатом наблюдений и прочих агентурных мероприятий явилась его поездка в Ленинград уже через несколько месяцев «от восшествия» Романова. Леонид Ильич не слишком жаловал это творение однофамильца Григория Васильевича, редко баловал его своим вниманием – и неожиданный визит семьдесят первого года подтвердил это: он оказался последним в истории их взаимоотношений.
Вспоминая то время, Григорий Васильевич и сейчас ощущал ненормативное сердцебиение: Леонид Ильич и не думал скрывать от него своих подозрений. Конечно, такой матёрый политический волк, как Брежнев, не мог руководствоваться в своих поступках одними лишь предположениями – тем паче, страхами. И он действительно руководствовался исключительно материальными основаниями: точными сведениями и объективным анализом. Леонид Ильич мог обойти вниманием проблемы страны и народа – но только не «соседей по Олимпу»! «Никто не забыт – и ничто не забыто!». Генсек лишь «наполнил молодым вином старые мехи» – и удивительное дело: «не пролилось»!
Именно поэтому Брежнев пришёл к заключению о том, что Романова «используют втёмную». Не составляли для него тайны и «реквизиты пользователей». Было ясно,
