это было. Теперь такого количества зверья нет. На белковьё мы ехали на заводских лошадях. Везли с собой в сумах разные припасы – в тайге-то не один месяц приходилось жить. До зимовья, рубленной из лиственницы избы, добирались без приключений. А затем начиналась охота. Били всё, что попадалось на мушку винтовок. И лисиц, и рысей, и волков, и кабанов, и кабарожек, и соболей, и сохатых, и изюбров.
Но всё проходит. К первой мировой войне даже белки стало мало, так что на белковьё я уже ходил один. В году двенадцатом до праздника Рождества Христова белковал я по речке Китой. Мой пёс (лайка) по кличке Пират быстро обнаруживал в кронах лиственницы или кедра «губу» (сухие грибы), а это значит, где-то неподалёку и белка. Стукнешь по стволу дерева: любопытный зверёк выскочит. Тут уже не зевай. Добыл я с десяток белок и вышел на открытое место. Вдруг увидел табунок изюбров (оленей) и среди них «князька», совершенно белого, с серебристым отливом рогача. Он был так красив, что я совершенно забыл про винтовку. А когда спохватился, то было уже поздно. Изюбры сорвались с места и умчались в скалы. В те времена добыть «князька» считалось необыкновенной удачей, по поверью, это приносило семье постоянный достаток. Шкуру «князька» изюбра или шкуру белого волка свято хранили в семье.
Тут Пират, который что-то вынюхивал вдалеке, тявкнул. Подбежал я к нему, гляжу и глазам своим не верю: в кроне кедра – соболь. Только я поднял винтовку, как хитрый, умный зверёк спрятался за ствол, затем слетел вниз и бросился в завалы. Пират и я – за ним. Соболь же юркнул в щель в каменной россыпи. Быстро наступала ночь. Теперь соболя можно было достать только утром. Огляделся. Да что можно было увидеть в непроглядной темноте? И тут меня такая дрожь взяла, что, не помня себя от страха, я бросился бежать. Вдруг обо что-то споткнулся и полетел в снег. Ушибся немного, но поднялся. Пират лизнул меня в лицо, и это немного меня успокоило. Мой верный друг частенько выручал меня на охоте: и при встречах с волком, и даже с медведем. Смело бросался в бой, отвлекая зверя на себя, что давало мне возможность метко выстрелить.
– Заночуем здесь, – сказал я, и пёс меня понял, потёрся мордой о мою ногу: мол, куда в темноте идти. На ощупь насобирал я хворосту, разжёг костёр. В котелке разогрел ледышку борща (охотники зимой брали в запас борщ, заранее заморозив его), сварил пельмешек. Затем почистил котелок и вскипятил в нём воду. Из снега вода вкусная получается… От костра жар идёт, а за спиной морозище лютует. Пират лежит рядом. Снял я полушубок, накинул себе на плечи и продолжаю чаем баловаться. Такая тишина вокруг, только в лесу иногда от мороза деревья потрескивают. От тепла меня потянуло в сон.
Неожиданно Пират заскулил, прижался к моим ногам. И вдруг кто-то сорвал с моих плеч полушубок. Я вскочил, оглянулся – никого. Подумал, что от усталости мне это причудилось. Поднял полушубок, сел у костра и опять принялся за чай. Вдруг Пират снова жалобно тявкнул, шерсть на его спине поднялась
