себя никогда. Вскоре стало понятно, для чего старик раздел его и уложил на травяную подстилку – удержать в себе хоть что-то было решительно невозможно. Запах вокруг него, наверное, стоял тот ещё, но сталкер был решительно не в силах думать об этом. Да и о чём-либо другом, впрочем, тоже. Благо, уже на третий день приступы начали хиреть, хотя общее обезвоживание организма безжалостно казнило страшной слабостью.
Между тем дед постоянно держался где-то рядом: менял подстилку, кормил, поил, в общем, ухаживал, как мог. Вернув себе данную природой способность соображать, Азиат неслабо удивился. Так ухаживают за близким родственником – сыном, братом, племянником. Без лишней брезгливости, аккуратно, бережно. Но он не родственник и даже не друг – абсолютно незнакомый человек, прохожий мимоезжий. С чего вдруг?
– Почему ты ухаживаешь за мной? – спросил, наконец, сталкер. Вопрос явно застал старика врасплох.
– Прости, если я каким-то образом оскорбил тебя, но по-другому просто нельзя. Без посторонней помощи ты погибнешь.
– Тебе-то от этого какая выгода?
– Никакой. – Старик улыбнулся доброй, светлой улыбкой. – Люди должны помогать друг другу, не требуя взамен ничего. Сегодня я помог тебе, завтра – ты ещё кому-то. Мы – творения богов и их наследники. Каждая жизнь человеческая священна. Бескорыстно помогая другим, мы истинно служим богам.
– Слова истинного японца, – пробормотал Азиат едва слышно. – А ведь раньше говорили: «Любой день хорош для того, чтобы умереть». Как всё-таки мельчает народ.
– Ты прав, – пожал плечами дед (сталкер со стыдом понял, что эти слова он тоже произнёс по-японски). – Раньше я тоже так думал. Здесь взгляды меняются – ты и сам это вскоре поймёшь.
Здесь… Это странно-неприятное слово тяжёлыми сапогами протопало вдоль позвоночника и нахально дохнуло холодом прямо в лицо. Это всё-таки Восток, а не лживо-притворный Запад с его фальшивым гуманизмом, восточный человек с лёгкостью найдёт оправдание отнятию как своей жизни, так и жизни своего ближнего. Что же это за «здесь» такое, что оно смогло так перекроить сознание японца?
Однако додумать эту не слишком жизнеутверждающую мысль сталкеру не пришлось. Новый приступ изнуряющей дурноты бессовестно, по-хамски задавил любые мыслительные потуги, с лёгкостью превратив истинный венец божеского творения в несчастное страдающее животное.
На четвёртый день приступы сошли на нет, но дурацкая слабость по-прежнему не отпускала (хотя старик-японец обещал, что уже завтра возможно будет встать на ноги). Вот тогда-то и появился ОН – буддист-кришнаит в смешной ядовито-оранжевой хламиде. При виде этого священнослужителя дед, сидевший около костра, вскочил и, дробно кланяясь, провел гостя к костру. Посадил так, чтобы нечаянный ветерок не нёс к нему смрада от лежанки Азиата. Монах привычно-доброй улыбкой собрал лицо морщинками, сел на указанное место, принял из рук старика предложенную пиалу, наполненную бульоном из каких-то корений и, бросив задумчивый взор на страдальца,
