по пальцам.
– Да? – спрашиваю я и опрокидываю стакан.
– Смотри, ты, один чувак, который выступал здесь несколько раз… Ему кажется, что с ним есть еще двое. Странный персонаж, но, знаешь, свое дело он делает, погружая посетителей в транс своими романтически-кровавыми бреднями… Эммм… Есть одна девушка, которая периодически заказывает это пойло. Мне кажется, она… Мне кажется, у нее было много проблем раньше, сейчас еще больше, но, когда становится чисто коллапс мирового масштаба, тогда она приходит и произносит кодовое слово. И последний, кого я знаю, это наш святой отец. Время от времени он заскакивает к нам, берет несколько бутылок и уходит прочь.
«Этот демон пьет дрянь? – думаю я, и это меня забавляет. – Значит, в нем все же есть хоть что-то святое, раз он хочет промчаться по «Автомагистрали в рай».
С этими мыслями выпиваю еще порцию ядовитого напитка.
– Ты улыбаешься? – спрашивает она. – Неужели впервые за последние полтора года ты улыбаешься?
Но я ее не слышу. Вижу только ее губы, вижу только ее силуэт, вижу только калейдоскоп на донышке и понимаю, что вторая бутылка подходит к концу, понимаю, что новый месяц скоро стартует и все повторится вновь. Понимаю, что первый день в аду будет самым сложным из-за простуды, из-за усталости, из-за похмелья, из-за спокойного, сконцентрированного холода декабря.
Но в данный момент мне тепло! А на улице холодно. В лачуге холодно. На кладбище холодно. Но мне тепло…
—–
Первый день в аду начинается с полета на вертолете по холодной, промерзшей земле. Я босыми ногами ступаю по снегу, оставляя после себя глубокие следы. Меня шатает из стороны в сторону. Пару раз падаю, оставляя после этого силуэты себя в снегу, на земле. Я добираюсь до замерзшего сортира. На улице бешеный холод, из-за которого выгребная яма даже не воняет. В нескольких метрах до двери с сердечком меня начинает рвать. Каждая новая волна рвоты сопровождается выкриком убийственного напитка из бара «Посадочная полоса».
– Дрянь, – кричу я, растягивая «я» так сильно, будто бы говоря про самого себя, будто бы сравнивая себя с тем, что вырывается из меня.
Как только мой желудок полностью освобождается от вчерашнего яда, я захожу в туалет.
– Почему именно сердечко? – звучит первый голос в моей голове.
– Ведь именно сердечко вырезается на дверях уличного сортира, – задумчиво говорит второй голос.
– Уличный сортир с сердечком это просто удачная шутка, которая живет до сих пор, – выдвигает свою теорию третий голос.
– Шутка, которая своей сатирой сравнивает чувства с выгребной ямой, в которую можно справить нужду, – заключает четвертый голос.
– Мы – свои и чужие нечистоты, – со злобой произносит пятый голос, и ярость вместе с этим переполняет меня.
По сухому из-за мороза снегу я иду в лачугу, чтобы одеться. Чтобы взять лопату и лом. Чтобы самый худший из дней начался окончательно.
