понял, что девушка лишь теперь узнала в придворном врага отца. Но прежде этого озарения внезапная надежда, любовь и тоска чуть не толкнули его, измученного болью потери, вперед. Только железное самообладание, приобретенное много-много лет назад, спасло юношу. Загнав слепое чувство глубоко в породившую его тьму, он замер в неподвижности и сдержал даже само дыхание. Сдерживаться – вот все, что он мог: ради Мики, ради князя Асано, ради самого себя.
Дочь даймё тем временем не сводила глаз с ворот. Очевидно, теперь она не могла дождаться, когда же наконец появится сёгун и бесконечная церемония завершится.
Сёгун прибыл уже почти в сумерках. Солнце заходило, и тени вытягивались, когда часовой с главной башни оповестил, что процессия появилась на дальнем подъеме дороги. Толпа подалась вперед, стремясь хоть краем глаза увидеть сверкание черных с золотом знамен, украшенных моном Токугава, в последних лучах уходящего дня.
Кай, лишь мельком взглянув на поднимающихся по холму всадников, перевел глаза на князя Асано, по-прежнему стоявшего с гордо выпрямленной спиной во главе прочих даймё. Те и прибыли заранее, чтобы должным образом приветствовать сёгуна.
Кай терпеливо постарался вновь сосредоточиться на безопасных материях – на церемонии, на ожидании появления сёгуна со свитой. Ведь больше такого никогда не увидишь – правда, до сегодняшнего дня Каю это было совершенно безразлично. По крайней мере, так он мог отвлечься от снедающих его мыслей и чувств. Необходимость удерживать их в узде отнимала последние силы, но уйти было нельзя и нельзя было опустить плечи, он должен стоять прямо, как сам князь. Дождаться прибытия сёгуна, и тогда больше их тут ничто не станет удерживать…
Сотни нарядно украшенных фонариков освещали путь процессии, которая уже пересекла мост и въехала в ворота. Пышное разноцветье нарядов придворных, яркие пятна флагов, знамен и вымпелов наполнили двор; от буйства красок захватывало дух. Но украшенный замок не уступал им великолепием, и сверкающие цвета клана Асано выделялись среди эмблем прочих домов даже при свете фонарей.
Взгляд Кая не останавливался ни на минуту, вновь впитывая всю ошеломительную картину, потрясающее сочетание оттенков и тонов, великолепные узоры на кимоно придворных сёгуна, жен и наложниц даймё – здесь были цветы, деревья, строгие геометрические фигуры, живые пейзажи и невиданные птицы со сверкающими перьями.
На одной из молодых женщин взор Кая застыл, как прежде глаза Мики – на Кире. Кимоно и накидка наложницы были тронуты едва заметными яркими пятнами по переливчатому полю всех оттенков зеленого. Такие краски Кай видел прежде только в лесной чаще, когда солнце, каким-то чудом пробившись сквозь плотный полог листвы, рассыпало свои лучи по цветущему кустарнику, колышущейся на ветру траве, прозрачной воде ручья… Каю почудилось, что перед ним не женщина, а дух леса, принявший человеческий облик. В ней самой чувствовалось что-то волшебное, ее будто окутывала аура из мириад
