в квартиру Ольги в обеденное время и несколькими условными словами уведомил, что дело чрезвычайной важности. Тот не замедлил явиться, шумно вваливаясь, здороваясь на пороге и держа в руках бутылку шампанского и коробку с тортом:
– А где же обворожительная мадмуазель Фаншель?
– У актрисы, помимо съёмок, прочих дел хватает, – обломал его товарищ, затягивая в прихожую и забирая торт после рукопожатия. – О! Я такой тоже люблю! Ну?.. Чего встал? Проходи, проходи! – Завёл его в гостиную, поставил гостинцы на маленький журнальный столик, а сам ткнул рукой на обеденный стол, накрытый двумя одеялами. – Раздевайся до трусов и ложись!
Понятное дело, что журналист заартачился, делая это в форме притворного испуга:
– Дяденька, я всё, всё расскажу! Только не ешьте меня!
– Ты пока ложись, тем более что это я буду рассказывать…
– Ты чего, Грава? – перешёл одноклассник на школьное прозвище, уже начиная сердиться. – Ты же знаешь, я втёмную не играю. Вначале деньги – потом стулья!
– Да-а?.. Не играешь?.. А если я тебе обещаю, что буду рассказывать о том, что творится в Москве с преступниками, почему это происходит и кто это всё творит? Тогда ляжешь?
– Так бы сразу и сказал, – заискивающим тоном продолжил Евгений, быстро расстёгивая пуговицы на рубашке. – За такие сведения я готов себя даже маслом намазать и посолить!
– Ага! – притворно кривясь от вида волосатой груди товарища, забормотал Иван. – Только тебя вначале побрить бы не мешало, прежде чем маслом мазать… а ноги так вообще паяльной лампой просмолить… Ну чё замер? Ложись! Всё равно у меня нет такой лампы, погреться тебе не удастся… На живот вначале…
Начал ощупывать притихшего Кравитца вначале в районе шеи, потом головы, потом плеч. Всё как в инструкции описывалось. И при этом начал постепенно подводить к нужной теме:
– Только сразу тебя придётся обломать. Ты узнаешь невероятные тайны, но написать о них, а тем более раскрыть в своих статьях никак не сможешь…
– Так всё страшно, и меня сразу прихлопнут?
– Нет, дружище, всё гораздо интересней и грязней одновременно. Ты будешь молчать, потому что самому придётся принимать участие во всех этих событиях. Естественно, с совещательным правом определения: кто виноват и что с этим ублюдком сделать.
Кракен выкрутился, словно угорь под руками, ложась на бок и не мигая уставившись другу в глаза:
– Хм… а ведь ты не врёшь… Но скорей всего что-то недоговариваешь или собираешься ловко оперировать полуправдой.
– Окстись, любезный! – обиделся Иван, силой укладывая тело-образец в прежнее положение. – Не с моими скромными талантами в софистике, эклектике и риторике пытаться переиграть словами такого зубра русской журналистики, как ты. Понятно, что тебя вначале следует не просто заинтриговать, а сильно озадачить. Показать нечто такое, во что даже ты не сможешь поверить с ходу.
