бомбу угодил.
– Это когда была «Операция К»?
– Нет, тогда я здесь не работал. Это в Семипалатинске было.
– Ты и там бывал? И взрыв видел?
– Да что там видел… Она метрах в трёстах от меня рванула.
– И ты жив остался?
– Повезло. Нас тогда с Байдиным послали пробу грунта брать. Одели мы защитные костюмы, что твой скафандр, и айда на площадку. Сползли в воронку, а в скафандре этом жуть как неудобно – гнется плохо, перчатки толстые, как сосиски. Да жарко ещё – пот в семь ручьёв течёт, стекло в шлёме всё в испарине, запотело, значит. Медленно дело-то продвигается. Так вот. Спустились мы в воронку и начали альпенштоками грунт отколупывать от стенок и в мешочки складывать. Тут вдруг светом как оглушит! Аж глазам больно. Не поверите – день стоял ясный, самый полдень, солнце слепило немилосердно, а будто и померкло всё, до того яркий свет ударил. Только я глаза зажмурил, тут край воронки меня и шибанул! Так землёй приложило, что я сознание потерял. Помню только, как она на меня летела. Вот с тех пор и не берёт меня ни водка, ни портвейн.
– Как же бомбу могли взорвать, если люди на площадке были?
– Как-как… С нашим-то бардаком. Один послал за пробой, другой кнопку нажал. То ли забыли про нас, то ли потеряли.
– Но вы должны были испариться, сгореть. А нет – так ударной волной бы вас в лепёшку расплющило!
– Должны, это точно. Но не испарились. Мы ж в воронке сидели, и при взрыве оказались аккурат в тени от бомбы. Я тогда едва не ослеп всего-навсего от света, который отразился от другого края воронки. Потом нас волной, что по земле прошла, в край воронки и впечатало. Стояли на четвереньках, оказались плашмя. И воздушная волна над воронкой верхом прошла, нас не расплющила, тряханула только. Мы потом как к пультовой подошли, как стали матом крыть, вы чё, мол, взрываете, когда люди на площадке? А у них глаза круглые, вы, говорят, откуда, мужики? Откуда – откуда, говорим, оттуда!
– Да, Палыч… Бывает же такое. Ты, считай, в рубашке родился.
– Ага, – просто согласился Палыч. И, потеряв интерес к разговору, достал новую спичку и принялся ковырять ею в ухе, теперь уже в левом.
Володя долго смотрел на него и пытался поймать за хвост убегающую мысль. Она издевательски вертелась на языке, но никак не давалась. Что-то значительное ускользнуло от него при разговоре, что-то исключительно важное. Но что? Он сел за стол, повертел пальцами карандаш, пытаясь сосредоточиться, и мысль неожиданно всплыла сама. Холодея сердцем, Володя снова высунулся в окошко и спросил:
– Палыч, а ведь я не говорил про НЛО. Ни сейчас, ни тогда, у третьего вагончика.
– Ну и что?
– Не говорил, а ты ответил.
– Это со мной бывает, Владимир Николаич. После того, как меня молнией ударило. Знаете что? Вы уж не рассказывайте никому, как я оплошал, ладно? Засмеют ведь…
– Хорошо. Обещаю.
И Володя слово своё сдержал,
