этих застывших наименований. И Рим, и Константинополь испытали на себе различные влияния, поэтому далеко не всегда Запад был «папистским», и отнюдь не во все периоды истории Византийской империи «симфония властей» довлела в умах политической власти и клира. Было бы слишком упрощенно утверждать, что папизм имеет одну географическую «прописку» – Рим, а Восток был свободен от его влияния; и наоборот.
Существуя в течение столетий в качестве единого духовного и политического тела, Запад и Восток активно воздействуют друг на друга как политически и идеологически, так и исторически. События на берегах Босфора и в Италии тесно переплетаются друг с другом, нередко выступая катализаторами тех или иных явлений на другой стороне. Конечно, зачастую Запад являлся антагонистом Востоку, как и Восток – Западу. Неразрывно связанные христианством, дети одной Империи и носители единого имперского сознания, Рим и Константинополь неизменно являлись конкурентами на властном поприще. Само отделение Запада от Востока, тонко замечал известнейший русский историк Церкви, византинист, канонист и цивилист Н.С. Суворов (1848—1909), произошло вследствие неясности отношений между факторами церковной власти и столкновений лиц, притязавших на нее. А вовсе не потому, что одна сторона признавала необходимость единой церковной власти, а другая сторона ее отрицала276. Общеизвестно, что Римский епископ традиционно являлся соискателем на высшие церковные полномочия, желая быть владыкой Вселенной. И обоснованно с этими претензиями связывают появление множества негативных событий в христианском мире. Но при этом не всегда говорят, что не менее активным претендентом на аналогичные прерогативы в это же время являлся и Константинопольский патриарх.
Наверное, едва ли по истории Церкви можно найти более неблагодарную по характеру своего освещения тему, чем папизм, и в сказанном нет никакого преувеличения. В отличие от других явлений, говоря о папизме, приходится все время иметь в виду, что его доктрина никогда не была осуждена Церковью как ересь и имела в числе своих идеологов лиц, много потрудившихся на лоне чистоты Православия. При нашей же страсти обязательно облекать святость в одежды абсолютной непогрешимости, вероисповедальная чистота отдельных Римских пап или Константинопольских патриархов неминуемо приводит к желанию «догматизировать» и их политические воззрения или даже мнения по отдельным, частным вопросам из социальнополитической сферы. На самом деле, конечно, никакой прямой связи здесь нет. Кроме того, создавая весьма специфические публичные отношения, папизм определяет общественный портрет Церкви как носителя этой идеологии. Папист входит в Церковь со своим пониманием ее природы и задач, но, к сожалению, вслед за этим Церковь начинают отождествлять с ним, т.к. для идейного католикапаписта Римский папа и есть сама Церковь.
Папизм чрезвычайно разрушителен и для внутренней духовной жизни личности. Вместо личного подвига веры, любви, терпения, духовного искания, папизм требует только одного – слепого послушания и полного
