В руках Лысого Вась-Вась смотрелся неодухотворенным мешком с картошкой. Судя по быстроте, с которой тело Бонасюка скользило по кафельному полу, Лысый обладал просто неимоверной силой. Бонасюк тихо верещал, как будто в нем прикрутили звук, и закрывал голову руками.
– Что, свинья толстожопая? – нагнулся к нему Черный Свитер, – Жить хочешь? – и, не дожидаясь ответа, ударил Бонасюка в лицо. – Где кассеты с трахалками, сука?
Пока Черный Свитер проводил бесхитростный допрос Вась-Вася, в лучших традициях гестапо, Тенор проскользнул вдоль бассейна и достиг двери в парилку.
«Шлюха, где шлюха? – бухало в его голове. От нетерпения Тенор негромко повизгивал. Впереди его ожидали лишь разочарование, боль и смерть.
Вместо картины сжавшейся в дальнем углу насмерть перепуганной женщины (желательно, голой), – ох и нравилось Тенору вызывать трепет – его встретила левая нога Атасова, с невероятной силой угодившая Тенору в пах. К такому обороту событий Тенор оказался не готов.
Используя жалобно завывающего Тенора в качестве живого щита, Атасов ринулся из парилки. Черный Свитер оказался на высоте: он среагировал немедленно, выпустив по Атасову четыре пули. Все до единой легли в десятку – Тенору между лопаток, вследствие чего тот из незавидного положения живого щита перешел в совершенно безнадежное – мертвого.
Над бассейном расплылось сизое облако порохового дыма.
Леха спустил оба крючка своего двуствольного обреза. Раздался сухой треск.
«Мне крышка!» – С тоской подумал Протасов.
В животе у него настала пустота, руки и ноги отказали. Готовясь беззаботно воспарить к потолку, – «Вот, в натуре, и грохнули меня. Спасибо, хотя бы безболезненно», – он скосил глаза на свою голую грудь. – «Один хрен тю-тю». – Вместо ожидаемых, выражаясь бездушным медицинским сленгом, несовместимых с жизнью травм, – то есть черно-красной дыры с обгорелыми краями, откуда торчит крошево ребер, – Протасов обнаружил два соска под густой шерстью и мышцы, мышцы, и еще раз мышцы. Все как всегда. Протасов недоуменно раззинул рот, поднял голову и уставился в оба ствола.
– Осечка, сука! – разочарованно проговорил Леха. Это были его последние слова.
Валерий заревел, как медведь-шатун, и сжал Леху в объятиях. Леха клещем вцепился в обрез, Протасов оступился, и оба полетели в бассейн, обдав оставшихся на суше целым водопадом брызг.
Воспользовавшись столь неожиданным изменением оперативной обстановки, Бонасюк по-пластунски пополз в прихожую. Сноровка, проявленная Вась-Васем вопреки заплывшему салом телу, тянула на значок ГТО.
Армеец, выскочивший за Атасовым из парилки в чем мать родила (надо признать, костюм Адама шел Эдику не хуже прочих), метнулся к бесхозному пистолету Тенора, но тут же попал под сокрушительный удар Лысого. Армеец потерял равновесие и растянулся на полу, сильно ударившись головой о мраморный выступ бордюра.
Атасов, оттолкнув бездыханное тело несостоявшегося оперного певца, чья жизнь оборвалась столь внезапно и так нелепо,
