авторская версия Завета, друзья! Прошу вас хорошенько помнить об этом и не забывать…
– Ну-ну, продолжай! А там… посмотрим!
– …не забывать даже в минуты нашего сложнейшего литературно-художественного расследования!
– Верно, Сергеич! А не то… дай Жорику хоть само Евангелие, так он и его сумеет перекроить под свою идею!
– С нашим коллегой журналистом случилось именно то, что так часто бывало со многими из тех, кто пытался чересчур глубоко погрузиться в смысловые глубины романа. Сам текст этого произведения и ощущение присутствия в нем неких мистических тайн и недосказанности так овладевали влюбленными в этот шедевр страстными поклонниками, что явь и небыль переплетались в их сознании в нескончаемый сумбурный «бег по кругу»!
– Ну что, журналист, так кто из нас «шизик»-то, выходит, в оконцовке?
– Александр Сергеевич?!.
– Ну-с, друзья, после наших долгих размышлений и всевозможных догадок, какой бы мы могли с вами сделать вывод из всего вышеизложенного? Начнем с вас, Георгий! Прошу, излагайте!
– Право… после всего этого потока критики в мой адрес мне даже как-то неловко что-либо утверждать…
– Смелее, мой друг!
– Давай, Жорик, не тушуйся! Коли заварил кашу – так тебе ее и расхлебывать, масон ты наш заштатный!
– Хорошо… итак, опуская многочисленные «московские» эпизоды произведения и рассматривая лишь «палестинскую» линию сюжета, мы можем вполне доказательно предположить, что…
– Не тяни резину! Короче!
– …предположить, что вся непонятная и совсем не евангельская версия событий давно минувших лет объясняется и предопределена… страхом.
– Трусостью?
– …страхом Пилата за свою карьеру и даже… за свою жизнь! Он малодушно утверждает смертный приговор Иешуа, но при этом еще и пытается спрятать это свое малодушие за странными попытками вмешаться в казнь обреченной жертвы.
– Ну, что ж, господин журналист, предположим, что вы правы. Но скажите, а почему у Прокуратора Иудеи вообще возникла мысль личного участия в судьбе «благого» учителя?
– Симпатия?
– Возможно. А может быть, простой страх остаться без бродячего знахаря, умеющего мгновенно снимать невыносимые головные боли Наместника? Тоже вполне вероятно! Так что же, все эти перечисленные нами причины и побудили Пилата к тому, чтобы…
– А может быть, Пилата мучили угрызения совести за то, что он обрек на смерть невинного человека…
– Кто это там еще в адвокаты метит? Ты, Ванюша? Эко сказанул: совесть замучила?! Да ну?! Господь с тобой, поэт! До этого он, его прокураторское благородие, вешал и казнил чай не одну тышшу! А тут – засовестился?! Не-ет уж! Я таковских-то начальничков, ох как хорошо знаю. У них у всех заместо совести знаешь, что повырастало? Вот то-то и оно, брат!
– Я вспомнил, вспомнил! «Бессмертие, мысль о бессмертии», Александр Сергеевич!
– Ну,
