У него есть артель, все люди мастеровые, серьёзные, а у меня есть заказ, и я в их дела не лезу. До поры, конечно.
– Это правильно, – сказал адъюнкт. – Тогда и я буду так: у меня тоже будет только один человек, и это ты, Никита Павлович, – прибавил он, уже другим, очень серьёзным голосом. – И вот я говорю тебе при всех: вот эта бумага, – и тут он взял со стола большой густо исписанный лист, и продолжал ещё серьёзнее: – Видишь? Так это и есть наш подряд, я его заранее составил! И в нём сказано, что ты, Никита Павлович, обязуешься, как перед Богом, поставить мне первую дупель-шлюпку до Петрова дня, и это ещё девять недель. А про вторую мы после отдельно подпишем. И про маяк и про казармы тоже. Согласен?
Шалауров собрал бороду в кулак, помолчал, потом сказал:
– Согласен.
– Черепухин! – окликнул адъюнкт. – Дай перо!
Черепухин дал перо, чернильницу. Адъюнкт к первому листу взял второй, при этом прибавив:
– Оба идентичной силы.
Шалауров прочёл один лист, расписался, прочёл второй, расписался ещё раз. Потом адъюнкт два раза расписался, потом капитан – предварительно прочтя, конечно. Потом оба листа адъюнкт скрепил командорской печаткой, и один лист взял себе капитан, а второй Шалауров.
– Дело сделано! – сказал адъюнкт, повернулся к двери и громко окликнул: – Эй!
Вошёл Орлов, вынес на подносе пять полушкаликов, так называемых напёрсточков.
– С богом! – строго сказал капитан.
Все дружно выпили и поклонились друг другу. После чего адъюнкт сказал:
– Ну что, теперь пора и верфь закладывать. А она у нас будет, конечно, на пристани. Прошу!
Они собрались, вышли из крепости, а там и дальше, к реке. А Нижнеколымск тогда, если кто помнит, стоял не на самой Колыме, как сейчас, а на так называемой Стадухинской протоке. И лёд там тогда, в конце апреля, был ещё крепок, так что об открытой воде думать было ещё рано, и пока они ходили туда-сюда вдоль пристани и мерили на глаз, шагами. Шалауров диктовал, адъюнкт записывал. Черепухин вбивал колышки, капитан вычерчивал чертёж. Потом им туда же принесли обед, они перекусили и ещё померили, продрогли и пошли обратно. Вернулись в съезжую, и Шалауров говорил, что место насмотрено вполне приличное, но всё равно там надо будет устроить караул, и содержать его со всей строгостью. Капитан рассердился, сказал, что нестрогих караулов не бывает. Потом пришёл вызванный Шалауровым купец Яков Парамонов, у которого они, по совету Шалаурова, собрались купить доски. Парамонов просмотрел так называемый реестр и сказал, что всё такое у него имеется и в наилучшем виде.
Правда, когда они пришли к нему назавтра и он показал свои запасы, то капитану они не понравилось, так как доски были не досушены. Но Шалауров не давал слова сказать – бессовестно врал, расхваливал, адъюнкт с ним не спорил, и капитан вскоре махнул рукой, и доски были куплены. То есть пока что оформили на них купчую с условием, что, как раньше было оговорено, потом Шалауров поедет в Якутск и там в воеводской канцелярии получит деньги. А Нижнеколымску это не будет стоить ни копейки, радостно заявлял Шалауров, и Черепухин
